Навстречу ветру

Мадрид разворачивался перед глазами Сан, словно одна из тех карт, которые она так любила разглядывать в детстве. Огромный город, который она, тем не менее, как будто могла уместить на ладони, полный чудес и освещенный солнцем, которое было не далеким и молчаливым, как солнце где-то еще, а писало для нее и для Андрэ на небе большие и радостные слова, такие как тишина и покой. Страх испарился. Он растворялся в воздухе по мере того, как их машина уезжала все дальше от Лиссабона, и они углублялись в огромные равнины плато с бесконечными полями и далеким сиреневым горизонтом, где могло произойти любое чудо. Вдруг Сан почувствовала, что ее тело стало вытягиваться и уже едва помещалось на сиденье, и она поняла, что уже давно ходила съежившись, что она сгорбилась, не заметив того, и единственное, что было у нее перед глазами в последние месяцы, это земля со всей ее отвратительной грязью. Теперь у нее снова появилось желание смотреть вверх на облака, на кроны деревьев, на фасады домов с горшочками герани, на высокие церковные купола и в глаза людям. Ей хотелось выпрямиться, ступать твердо, раскачивать бедрами с той ритмичностью, о которой она давно забыла, высоко поднять голову, встречаясь лицом к лицу со всем, что может случиться с ней и с ребенком.

Проехав границу, где их никто не задержал. Сан попросила Росауру остановиться у ближайшей зоны отдыха. Она вышла из машины и стала медленно хлопать в ладоши, потом хлопать себя по бедрам, все быстрее и быстрее, напевая старую табанку из детства: ты принцесса и носишь корону из цветов, ящерицы замирают, когда ты идешь, а птицы защищают тебя от жары; иди сюда, принцесса, иди и дай мне руку потанцуй со мной, чтобы я мог увидеть разноцветный мир, как и ты. И танцевала так, будто в нее вселился какой-то дух, топая ногами по земле, поднимая руки, исступленно крутила головой, грудью и талией и чувствовала, как каждая ее мышца освобождается от многовекового напряжения, и что душа, как говорила донья Фернанда, весело летает, избавляясь от всех пут.

Зенайда приняла Сан так, словно они дружили всю жизнь. Ее муж работал в Германии, а она жила с двумя дочерями в очень маленькой квартирке, которая как будто раздувалась, словно шар, когда приходили гости. Зенайда сразу же освободила угол в своем шкафу, чтобы хранить вещи Андрэ, и откуда-то достала надувной матрас, который нужно было класть по ночам в гостиной на пол, сдвинув диван и столик. Она отказалась брать у Сан деньги, даже за еду, пока у нее не появится работа. Ей лучше было сохранить то небольшое количество денег, которое у нее было при себе, на всякий случай. В конце концов, Зенайде повезло: она работала поваром в ресторане и хорошо зарабатывала. Амилькар тоже зарабатывал достаточно на фабрике в Дюссельдорфе и отправлял ей значительную сумму каждый месяц. Они редко виделись, и Зенайда скучала по нему, но это был единственный повод для грусти в ее жизни. Во всем остальном у нее все шло хорошо. Ее муж был достойным мужчиной, девочки отличались отменным здоровьем и получали хорошие отметки в школе, она любила свою работу. Ей нравилось готовить крокеты, солянки и тушеное мясо и с удовлетворением убеждаться, что тарелки почти всегда возвращаются на кухню пустыми, а посетители возвращались снова и снова. На самом деле, Зенайда была убеждена, что жизнь дается для того, чтобы получать удовольствие, а не страдать, как обычно говорили священники. С детства она знала, как ее учила мать, что надо крепко держаться за все приятное, что происходит в жизни, и строить из этого силу, а все плохое, что окружает и раздавливает нас о землю, нужно гнать от себя руками и ногами. Если случалась неприятность, она могла встретиться с ней лицом к лицу и отогнать ее, как путало, думая о пережитых и будущих приятных моментах. Зимними ночами, когда тоска и желание быть рядом с Амилькаром были настолько сильны, что едва не перекрывали ей дыхание, Зенайда закрывала глаза и вспоминала каждую минуту последних проведенных с ним часов, пока не начинала ощущать его запах и дыхание на своей коже, и засыпала, убаюканная своими судорогами. Если и существовал на свете человек, которого можно было назвать счастливым, это была Зенайда.