Навуходоносор II, царь Вавилонский

Формальных договоров с царями своей империи вавилоняне не заключали. Однако поведение как Навуходоносора, так и его врагов показывает, что, по сути, они признавали правила международных обязательств. Это теоретическое и практическое представление было хорошо знакомо всем в «Благодатном полумесяце», у всех проникло в сознание. Никто никогда не оспаривал его оснований и применения; чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть книги Иеремии или Иезекииля. Взаимоотношения скреплялись клятвой. Она-то и была, так сказать, юридическим краеугольным камнем империи.

Обычно вавилоняне не считали «клятву» божеством: мы не знаем никаких ее изображений, она не имела культа. Тем не менее это было «существо», обладавшее неодолимой мощью. «Клятва — черта неприступная!» — взывает к ней один молитвенник; ведь она подвергала нарушившего ее немедленной, ужасной и неотвратимой каре — болезни или смерти. Клятва, как говорят тексты, прилеплялась к виновному, овладевала им, зажимала в кулак. При этом не имело значения, письменная она была или устная; в простом обиходе ее скрепляли плевком. Ни Навуходоносор, ни четверо его преемников не записывали своих договоров и клятв, обеспечивавших их соблюдение. Предположить, что эти документы были писаны на коже или папирусе, а потому не выдержали испытания временем, мы не можем: хотя на «Западе», у Средиземного моря других писчих материалов почти не знали, вавилоняне для сохранения столь важных актов не обошлись бы без глиняных табличек. Таким образом, клятва всегда была устной процедурой. Тем самым разрывалась ассирийская традиция прежних веков, следуя которой монархи требовали излагать навязанные ими обязательства письменно. Но вавилоняне, подобно поверженным ими ассирийцам, относились к клятве как к простому и эффективному обязывающему средству; тем самым они торжественно связывали со своей властью иноземных царей, становившихся их подданными.

Чьим именем клялись, кого призывали в свидетели нерушимости обещания? Иными словами, кто должен был в случае чего наказать клятвопреступника? Трудно дать однозначный ответ. При Навуходоносоре вавилоняне не выработали на сей счет ясных представлений. Путаница порождала вполне реальные теологические затруднения. Только Набонид лет через десять после Навуходоносора попытался дать оригинальное и универсальное решение. При двух клятвах иудейских царей — сперва Иехонии, потом Седекии — вавилонские божества, видимо, вообще не призывались: их замещал сам Навуходоносор, который с вавилонской стороны исполнял ту же роль, что для иудеев их бог Яхве; к сожалению, тексты говорят об этом неясно. Такова же должна была быть процедура и в других входивших в империю царствах, хотя имеющиеся источники и не упоминают об этом: можно предположить, что Навуходоносор стоял там в одном ряду с местными божествами.

Какие же обязательства обеспечивались подобными процедурами? Тексты не сообщают нам о них — они не записывались. Но угадать их нетрудно, и были они весьма просты. Иосиф Флавий излагает их так: хранить страну для царя вавилонского. Хотя он писал много времени спустя после рассматриваемых нами событий, такая формула кажется весьма правдоподобной. Она объясняет отношение Навуходоносора к царям Леванта и его поведение с ними. Тем самым он налагал на них обязанность платить ежегодную дань; он получал ее именно от них, а не от местных народов. Навуходоносор постоянно указывает на это в своих надписях.

Дань следовало направлять в Вавилон, а точнее — в царский дворец. Кроме этого факта, мы о ней не знаем ничего — ни размеров, ни того, кто занимался их назначением. Тексты дают лишь расплывчатые определения дани: «знатная» или «великолепная». Прежде всего выплата дани являлась экономическим обязательством, но в той же мере и политическим символом. Таким образом покупался мир. Это был единственный способ, которым цари демонстрировали лояльность к своему повелителю в Вавилоне, иных доказательств от них и не ждали. С другой стороны, публично порвать с Навуходоносором имперские цари тоже могли только путем задержки выплаты дани. Иехония Иудейский не посылал ее три года, и лишь тогда Вавилон спохватился.