Назад к тебе

Я с трудом заставила себя взглянуть на следующее фото. Опять та же особа, на этот раз в белой кружевной камисоли. Я не могла определить, где она находилась. В номере отеля? На каком-то диване? Я оторвала взгляд от экрана и подумала, не начались ли у меня галлюцинации? Такое просто невероятно. Зачем Эрику хранить эти фотографии на своей камере? Он никогда бы не стал встречаться с кем-нибудь еще. Я внимательно рассмотрела фото, надеясь обнаружить на нем какую-то подсказку, и заметила в углу край газеты. Я прищурилась. «Чикаго трибьюн». Тут я вспомнила. Эрик летал в командировку в Чикаго за пару дней до Дня святого Валентина. Он прилетел домой утром 14 февраля. Когда я встретила его в аэропорту, он подарил мне дюжину красных роз. Я чуть не задохнулась. Нет, не может быть такого, мои подозрения неоправданны. Неужели я схожу с ума?

– Смотрите! – крикнул Грэй.

Я опустила камеру и сообразила, что я слишком погрузилась в свои мысли и даже не заметила, что Грэй проснулся.

– Что такое? – спросила я.

– Самолет! – сообщил он.

Это открытие стерло всю сердечную боль, которую я чувствовала, стерла ее словно маркерная доска. Я могла думать только о том, чтобы поскорее покинуть этот плот, чтобы нас спасли. Я услышала самолет. Его рокот приближался. И тут я увидела его. Маленький самолет, вероятно летавший от одного острова к другому. Мы с Грэем неистово махали руками, орали до хрипоты. Я подумала о том, чтобы воспользоваться зажигалкой Луизы, зажечь что-нибудь и помахать над головой. Но пока я искала ее, самолет уже пролетел.

– Может, они увидели нас и хотят развернуться, – предположила я. Мое сердце все еще бешено колотилось от притока адреналина.

Грэй кивнул. Мы долго не отрывали глаз от неба. У меня даже заболела шея. Но время шло, а самолет не возвращался. Я вспомнила про фотографии и снова взялась за камеру. Может, я что-нибудь пропустила. Может, это была ошибка. Я решила взглянуть еще раз и досмотреть остальные фотографии в альбоме, но экран был темный. Я выключила и включила камеру, но тут же поняла, что аккумулятор наконец окончательно сел.

– Что с вами? – спросил Грэй.

Я не знала, что и сказать. Мне казалось, что я разучилась говорить; внутри меня что-то застыло. Я вдруг заплакала. Это были бурные, сотрясавшие душу рыдания, рвавшиеся откуда-то из глубины души, из тайной каморки, которая так долго была заперта, но теперь открылась, и поток заплесневелых, презренных эмоций яростно вырвался на поверхность.

Грэй обнял меня и утешал словно ребенка.

– Ну, ну, – нежно говорил он; я даже не подозревала, что он способен на такую нежность. – Не плачь, Шарлотта. – Шарлотта. Он впервые назвал меня по имени или, вернее, правильным именем. – Все будет хорошо, у тебя и у меня, вот увидишь. Скоро мы приплывем к какому-нибудь острову. Я уверен. – Я лишь кивала, рыдая на плече у этого незнакомого мужчины. Я не говорила ему, что плакала из-за разбитого сердца. Не говорила, что мне уже было все равно, доплывем ли мы когда-нибудь до суши. Я сдалась. – Не плачь, Шарлотта, – повторял он вновь и вновь. Его голос звучал возле моего уха, а меня захлестнула волна усталости. Я закрыла глаза и слышала его шепот: – Пожалуйста, Шарлотта, держись. Еще немножко. Мне надо, чтобы ты держалась.

* * *

Когда я открыла глаза, солнце уже поднималось над горизонтом. Грэй спал рядом со мной. Я была смущена, ведь я спала в его объятиях, и удивилась, что он обнимал меня все это время. Удивилась, что он не отпустил меня.

Я потерла глаза. Прошлый вечер казался мне кошмарным сном. Я вспомнила про снимки в фотоаппарате и решила, что их, вероятно, снял кто-то другой. Эрика на них не было, так что, может, не он держал тогда камеру. Возможно, снимки имели какое-то отношение к его работе в рекламном агентстве.

Грэй зевнул рядом со мной, потом улыбнулся.

– Еще один день, – сказал он.

Я кивнула.

– Я вот что подумал, – продолжал он. – Мы можем есть морские водоросли.

– Водоросли?

– Да, – ответил он. – Например, ламинарии.

Я наморщила лоб:

– Ты можешь есть такую дрянь?

– Но ведь они продаются в «Лавках здоровья»?

– Пожалуй, да, – ответила я со скептической улыбкой.

– Тогда почему бы нам не вытаскивать их из океана и не есть свежими?

– Пожалуй, – согласилась я, пожав плечами. Честно говоря, я была такая голодная, что могла съесть что угодно. И ела. Вчера мы с Грэем поделили вишневую помаду Луизы. Даже на вкус она была не слишком плохая, и мы решили, что нефтяное желе дало нам несколько калорий.

Грэй перегнулся через край плота и подцепил веслом плеть ламинарии, длинную, зеленую и покрытую слизью.

– Ты первый, – сказала я, разглядывая круглую шишку на плети. Я сжала ее и решила, что она напоминала кухонную спринцовку для индейки.

Грэй оторвал полоску ламинарии и положил в рот. Он жевал медленно, методично.

– Знаешь, – сказал он, – в общем, не так плохо. – Он оторвал другой кусок и протянул мне. – Вот. На вкус это как… цыпленок. Попробуй.