Назад в будущее

Я кинул за окно монетку и получил газету; газетчик, Адам всех газетчиков, скрылся за углом, чтобы принести мне сдачу; он до сих пор не вернулся из-за угла. Необычайно приятно было снова увидеть газету, но, признаться, я был потрясен, когда взор мой скользнул по заголовкам первой страницы. Я так долго жил в прилипчивой атмосфере почтительности, уважения, низкопоклонства, что холодная дрожь прошла по моей спине, когда я прочел:

ВЕЛИКИЕ СОБЫТИЯ В ДОЛИНЕ СВЯТОСТИ!

ВОДОМЕТ ЗАСОРИЛСЯ!

И так далее, и так далее. Пожалуй, слишком трескуче. Когда-то такие заголовки мне нравились, и я не видел в них ничего дурного, но теперь они резали мне глаза. Это был славный арканзасский журнализм, но ведь здесь не Арканзас. Мало того, предпоследняя строчка была рассчитана на то, чтобы оскорбить отшельников, а это могло лишить нас их объявлений. Вообще, весь тон газеты был слишком легкомысленный и задорный. Очевидно, я, сам того не замечая, сильно изменился. Меня неприятно поражали мелкие дерзости, которые в первый период моей жизни показались бы мне только изящными оборотами речи. Не понравились мне и такие заметки, которых в газете было множество:

Местный дым и пепел

Разумеется, для начала это неплохо, и тем не менее я был несколько разочарован. «Придворная хроника» понравилась мне больше; ее простой, проникнутый почтительным достоинством тон освежил меня после всех этих неприличных фамильярностей. Но и она могла бы быть лучше. Я, конечно, хорошо знаю, что при всем старании в придворную хронику разнообразия не внесешь. Придворная жизнь так однообразна, что разбивает все попытки внести в нее краски. Лучший и единственный разумный способ – прикрыть повторение одного и того же разнообразием формы: раздевайте каждый раз ваш факт догола и одевайте его в новое облачение из слов. Это обманет глаз; факт покажется вам новым; у вас сложится представление, что и двор движется вперед, как все остальное; это возбудит вас, и вы с аппетитом проглотите всю колонку, не заметив, что ведро супа сварено из одного-единственного боба. Тот метод, которым пользовался Кларенс, был хорош, был прост, был полон достоинств, был прям, был деловит, и все же он, по-моему, не был лучшим из возможных:

ПРИДВОРНАЯ ХРОНИКА

В понедельник король катался в парке

«вторник»»»

«среду»»»

«четверг»»»

«пятницу»»»

«субботу»»»

«воскресенье»»»

Но в общем я был очень рад этой газете. В ней попадались кое-какие технические погрешности, но в целом она была бы достаточно хороша даже для Арканзаса, а для эпохи короля Артура и подавно. Грамматика, правда, хромала, изложение мыслей тоже, но я не придавал этому значения. У меня у самого те же недостатки, а человек не должен критиковать других на той почве, на которой он сам не может стоять перпендикулярно.

Я так изголодался по литературе, что готов был проглотить сразу весь газетный лист, но мне удалось только откусить от него раза два, потому что меня осадили монахи и забросали вопросами: «Что это за странная штука? Для чего она? Это носовой платок? Попона? Кусок рубахи? Из чего она сделана? Какая она тонкая, какая хрупкая и как шуршит. Прочная ли она и не испортится ли от дождя? Это письмена на ней или только украшения?» Они подозревали, что это письмена, потому что те из них, которые умели читать по-латыни и немного по-гречески, узнали некоторые буквы, но все-таки не могли сообразить, в чем тут дело. Я старался отвечать им возможно проще:

– Это общедоступная газета; что это значит, я объясню вам в другой раз. Это не материя, это бумага; когда-нибудь я объясню вам, что такое бумага. Строчки на ней действительно служат для чтения; они не рукой написаны, а напечатаны; со временем я объясню вам, что значит печатать. Таких листков выпущена целая тысяча, все точь-в‑точь как этот, до мельчайших подробностей, так что не отличишь один от другого.

Они все хором воскликнули с удивлением и восторгом:

– Тысяча! Какой огромный труд! Работа на год для многих людей!

– Нет, работа на день для мужчины и мальчика.

Они перекрестились и пробормотали несколько молитв.

– Ох чудо, о диво! Это создано колдовством!

Я не стал их переубеждать. Я прочел вслух, негромко, так, что слышать могли только те, кто придвинули ко мне свои бритые головы, отрывок из описания чуда восстановления источника под аккомпанемент изумленных и благоговейных восклицаний:

– Ах! Как правдиво! Удивительно, удивительно! Все как раз так, как было, поразительная точность!