Назад в будущее

– Ты чего это! – удивился Вацек. – Неужто гневаешься, что я тебя питухом назвал? «Добрый питух – добрый битюк», говорят у нас на Жатчине. И воистину, ежели ты так бьешь, как пьешь, ты и впрямь весьма кстати воротился. А потому, по старой поговорке, пей-пей, да смеху не пропей, милый Мацек!

– Мое имя – Броучек, и при крещении меня нарекли Матеем, – значительно произнес раздраженный пришелец из нового времени, не прикасаясь к кубку, придвинутому к нему жатечанином.

Теперь уж рассердился Вацек.

– Ты пошто брезгуешь моим угощением?! – вскричал он, засверкав очами. – Потому ли, что я простой землепашец?

– Вы не поняли друг друга, братцы, – стал утихомиривать их Янек от Колокола. – Мой гость, Вацек, пробыл много лет на чужбине и немного подзабыл чешскую речь. Ты же, гость, уведай, что Мацек у нас не обидное обращение. Так мы изменяем все имена в обычной беседе. Вот мой родич Войтех – он отнюдь не бедняк в Новом городе, но всяк зовет его просто Войта от Павлинов, как меня – Янек от Колокола; и Мирослав тоже обиды не поимеет, ежели ты назовешь его просто Миреком; от Вацлава обычное уменьшительное Вацек, ну а от Матея – Мацек.

– А у вас что же, и фамилий нет? – осведомился пан домовладелец, немного успокоившись.

– Почему, бывают, и довольно часто, у кого по отцу – вот как Павел Петров, или по ремеслу, как Мирослав, Золотых дел мастер, или по месту жительства, как Войта и я, или по какой-нибудь особенности – как вот тут Вацек Бородатый из-за своей длинной бороды, ну и прозвища разные есть.

– Но тогда у вас бывает, что отец и сын именуются по-разному?

– Понятно, бывает. Редко какое прозвание остается насовсем в семье… Но теперь опрокинь Вацекову чару, а ты, корчмарь, принеси и нам чего-нибудь выпить.

– Вино все – есть только медовуха.

– Медо… – начал было пан Броучек с жестом величайшего отвращения и, привстав, повернулся в том направлении, где стояла его сулица, будто собираясь уходить.

– Тебе что, мой мед не по вкусу? – рассердился корчмарь. – А между тем ты выпил до дна уже вторую чашу.

И указал на кубок Вацека, который пан домовладелец только что осушил, послушавшись своего спутника.

Пан Броучек вытаращил глаза.

– Это… это была медовуха?

– Ну да! Ты что, меду не пил? – удивлялись, посмеиваясь, древние чехи.

– Теперь я понимаю, почему ты от него нос воротил, – сказал Домшик. – Ты, видать, думал, что это простой неперебродивший мед, какой из сот вытекает. О, мед – приятнейший наш домашний напиток, и жалости достойно, что в наши дни число его любителей все более и более убывает.

Наш современник был вынужден признать, что до той поры легендарный рыцарский напиток представлялся ему разновидностью сладкого дегтя, и посему воздал ему теперь хвалу наивысочайшую. Настроение его вообще стало улучшаться. После мучительных хождений по жарище – с сулицей, в тесных сапогах – так приятно посидеть в свое удовольствие в прохладном кабачке, да и две чаши, им выпитые, тоже, по-видимому, способствовали восстановлению его сил, телесных и душевных.

В мыслях он, правда, посокрушался немного: «Ах, Броучек! В какое общество ты попал! Если бы твои знакомцы по «Викарке» или по «Петуху» увидели тебя в компании с этим мужичьем!»

И в самом деле, его знакомцы весьма косо посмотрели бы на посетителей древнечешского трактира. Тут сидел ошеломленный в прямом смысле этого слова Домшик, чья внешность нам уже знакома; затем его родич из Нового города – Войта от Павлинов, квадратный силач, имевший при себе, помимо шлема, кольчугу, а помимо меча – короткий железный молот, лежавший перед ним на столе; затем Мирослав, Золотых дел мастер из Старого города, бодрый, несколько склонный к полноте дяденька лет под пятьдесят, одетый так же, как Домшик, только без шлема; его чудная, закрученная улиткой шапка, которую он снял с лысеющей головы, висела на углу щита, стоявшего за ним у стены рядом с большим арбалетом, а вместо меча у него на боку висел лишь широкий тесак в украшенных золотом ножнах; далее сидел селянин из-под Жатца Вацек Бородатый, невелик ростом, но широкоплечий, с короткой бычьей шеей, огромными руками и бородой по пояс, в нескладной, плетенной из грубой соломы шляпе, домотканой рубахе ниже колен и кожаной обуви наподобие лаптей, вооруженный лишь здоровенной палицей, густо усаженной длинными шипами.

К этой компании очень подходил и сам пан Броучек в епанче и кукуле, уже упоминавшийся потрепанный безбородый юнец школярского вида, сидевший за другим столом, и корчмарь, коренастый толстяк с бритым темно-красным лицом, в расстегнутом полукафтане и короткой юбке, с тесаком у пояса, как раз принесший вновь наполненные кубки.

Пану Броучеку пришлось выпить также за здоровье Войты от Павлинов, а третья чарка привела его совсем уж в отличное расположение духа. Но вместе с тем у него снова разыгрался аппетит.

Он ухватил выходящего хозяина за юбку и попросил меню, но тут же поправился, догадавшись по изумленному взгляду корчмаря, что вновь впал в новочешское заблуждение, и спросил, есть ли что на кухне.

– Пищи никакой нету, – отвечал корчмарь, – только рыба соленая.