Назад

Все пятеро, казалось, вновь обрели былой пыл и ушли из редакции лишь после того, как дали слово приняться за работу немедля. Что до Мартена, то он снова взялся за прерванную большую статью под заглавием: «Обогащайтесь!», которой, к счастью, не суждено было увидеть свет. Это был многословный памфлет, в котором он пытался, хотя и тщетно, высмеять благородные замашки нашей буржуазной элиты, ее нежную привязанность к рабочему классу и достойную примера любовь к революции. Стремясь придать своей статье совершенную форму, он решил переделывать ее до тех пор, пока это ему не удастся. Листки грудой ложились на стол, а так как почерк у него был неразборчивый, Жинетта, перепечатывая, не поспевала за ним. Время от времени она бросала машинку и подходила к нему, чтобы он помог ей разобрать какое-нибудь слово, а он, раздражаясь тем, что она нарушает ход его мыслей, сердился и называл ее безграмотной дурой и недоучкой. Жинетта говорила, что он просто сопляк, жалкий воображала, и порой дело доходило чуть не до драки. В одно прекрасное утро, в десять минут двенадцатого, они обменялись такими сильными выражениями, что Жинетта дала ему пощечину, а он встал, чтобы ответить тем же. В эту самую секунду их озарил луч солнца, а этажом ниже из радиоприемника полились звуки джаза, и вышло так, что молодые люди совершенно нечаянно упали в объятия друг друга.

В этот же день, в начале первого, пятеро миллиардерских сынков вошли в редакцию. Мартен, еще весь красный после бесконечно долгого поцелуя, встретил их несколько смущенно. На его вопрос, кончили ли они свои статьи, пятерка посмотрела ему в глаза.

— Взвесив все, — сказал один, — я за народ.

— Взвесив все, — сказал другой, — я за рабочих.

— Взвесив все, — сказал третий, — я за простых людей.

— Взвесив все, — сказал четвертый, — я за массы.

— Взвесив все, — сказал пятый, — я за революционный дух.

Те несколько дней, которые миллиардерские сынки провели, не общаясь с Мартеном, они посвятили глубоким и небесполезным размышлениям. А главное, получая отныне в месяц только пятьдесят тысяч франков карманных денег, они как бы заранее ощутили вкус нищеты и испытали чувство солидарности с простыми людьми, с рабочим классом, с народными массами. Осознав свои ошибки и воспылав к ним отвращением, они вновь сделались революционерами, каковыми им и следовало неизменно оставаться по примеру их отцов.

— Что с вами стряслось? — спросил Мартен. — Не собираетесь же вы бросить «Назад» на произвол судьбы?

— И еще как бросим, — ответила пятерка. — К тому же «Назад» больше не существует. Жаль, что вышел тот, единственный, номер. Теперь с этой грязной тряпкой, осквернившей великие идеи, которые хранит в сердце каждый человек из приличной семьи, покончено. Да, наши отцы правы: понося революцию, не создашь себе положения в литературе. А нам тоже хочется, чтобы о нас говорили, что мы — молодые писатели большого сердца и широких взглядов. Итак, с «Назад» покончено — и покончено навсегда.

— Посмотрим, — сказал Мартен. — Я берусь выпускать   «Назад»   один.

— А на какие шиши?

Мартен умолк. До сих пор он думал только о содержании журнала, а в материальную сторону не вникал. Заметив его растерянность, пятеро с полным основанием принялись хихикать, и Жинетта, не вынеся этого, сначала поцеловала Мартена в губы, а потом сурово сказала:

— Деньги мы найдем. Ваших денег, представьте себе, мы не желаем, потому что вы сопляки и жалкие воображалы, а таланта у вас не больше, чем у меня в мизинце. Убирайтесь и попросите благословения у своих папаш-миллиардеров!

— Мы — за народ, — возразила пятерка.

— Отлично. Не путайтесь под ногами. У моего мальчика и у меня куча работы. Вон отсюда!

Все пятеро были задеты уже и тем, что она поцеловала Мартена в губы. По их мнению, это было не очень-то деликатно в их присутствии. Но дерзость последних слов Жинетты окончательно возмутила их.

— Мы здесь у себя дома, — заявили они. — Помещение оплачиваем мы, за газ и электричество платим мы. Так что убирайтесь отсюда вы сами и делайте «Назад» где-нибудь в другом месте!

Наши сообщники, кипя от ярости, вынуждены были ретироваться. Совершив свой подвиг, каждый из пятерки вернулся к своему отцу и скромно, без лишних слов, рассказал о том, что все они сделали для трудового народа. Они высказали также свою безграничную веру в будущее революционного духа. Одинаковое волнение охватило сердца пятерых отцов. Они немедля повысили ежемесячную сумму карманных денег своим сыновьям до  восьмисот  пятидесяти тысяч.