Наживка

Лицо Джино, плохо реагирующего на сарказм, начало краснеть. Давно имея дело с горюющими родственниками, он умеет обходиться с отчаявшимися. Их страдания рвут ему душу, он потом долго переживает, но по крайней мере знает, как вести себя с ними. Гибель родных, естественно, сводит людей с ума, что вполне соответствует его понятиям о жизни и смерти, о любви и семье. Он сожалеет, сочувствует, успокаивает, насколько позволено копу в такой ситуации. Но открытая враждебность и скрытность приводят его в неистовство, а в Лили Гилберт, кажется, сочетается то и другое.

– Прошу прощения, миссис Гилберт, – осторожно вмешался Магоцци, бросив беглый взгляд на закатившего глаза Джино, – не проводите ли меня туда, где вы обнаружили тело мужа? Проделаем весь путь шаг за шагом, пока мой напарник побеседует с вашим другом Солом. Так быстрее получится.

При напоминании об обнаружении тела в глазах старушки впервые отразилась скорбь. Мельком, но ощутимо.

– Искренне сожалею, что должен просить вас об этом. Если вам чересчур тяжело, можно и отложить.

Взгляд Лили мгновенно отвердел.

– Разумеется, детектив, мы сделаем это сейчас же. Больше у нас ничего нет. – Лили промаршировала к двери – старый целеустремленный солдатик, сосредоточенный на задаче. Магоцци поспешил открыть перед ней створку.

– Минутку, – нахмурился Марти. – Лили, где Джек? Почему его нет?

– Какой Джек?

– Черт возьми, только не говори, что ты не сообщила…

Лили вышла в дверь, не дослушав.

– Проклятье.

– Кто такой Джек? – спросил Магоцци, придерживая дверь.

– Их сын, Джек Гилберт. Они давно не общаются, но, господи помилуй, после смерти отца… Я сам позвоню.

Марти бросился к кассе у входа, принялся набирать телефонный номер, а Джино подскочил к Магоцци и тихонько шепнул:

– Слушай, беседуя там со старушкой, спроси, между прочим, как ей удалось затащить сюда двести фунтов мертвого веса и взгромоздить на стол.

– Благодарю за подсказку, мистер детектив.

– Рад служить.

– Она тебе не сильно нравится, правда?

– Очень нравится, за исключением того факта, что похожа на матовое стекло.

– Ну, хотя бы о твоем наряде ни словом не обмолвилась. По-моему, очень любезно.

– Можно поспорить. Я все гадаю, как она его перетащила? И отвечаю: может быть, не перетаскивала. Тут и застрелила, а утверждает, будто нашла труп у входа, чтобы у нас не осталось места преступления.

Магоцци минутку подумал.

– Интересно. Совсем другой оборот. Мне нравится ход твоих мыслей.

– Спасибо.

Магоцци шагнул в открытую дверь.

– Только она его не убивала.

– Черт побери, Лео, откуда ты знаешь?

– Просто знаю, и все.

5

Детектив Аарон Лангер дошел до той точки, когда перестаешь надеяться, что будущий год станет лучше прошедшего, и только надеешься, что не будет таким же плохим.

Такое случается в среднем возрасте. Любимые старики слабеют и умирают, молодежь тебя ненавидит и опережает по службе, рынки падают, а вместе с ними выходное пособие, тело начинает напоминать отцовское, хоть когда-то ты думал, что ни за что никогда не станешь таким же, как он. Если бы кто-нибудь рассказал пятилетним детям правду о жизни, по детским садам прокатилась бы волна самоубийств.

До сих пор самое худшее позволяла пережить работа. Даже когда мать умерла от болезни Альцгеймера,[6] даже когда финансовый консультант удрал со всеми деньгами в Бразилию, работа оставалась прибежищем, единственной сферой, где четко прочерчена грань между добром и злом, где он точно знал, что должен делать. Убивать плохо. Ловить убийц хорошо. Очень просто.

По крайней мере, так было. До тайны. Теперь прямая дорога, по которой он шел всю жизнь, опасно расплылась, затуманилась, почти не видно, куда ногу ставить. Сейчас ему больше всего требовалось чистое бессмысленное убийство, которое неким извращенным образом вновь придаст смысл существованию в этом мире, и оно, похоже, наконец, случилось.

– Лангер, кончай улыбаться! У меня уже мурашки по спине бегут.

Лангер озабоченно посмотрел на напарника:

– Разве я улыбаюсь?

Джонни Макларен ухмыльнулся:

– Вроде того. Не по-настоящему. Я хочу сказать, зубы не скалишь, ничего подобного. Кроме того, понимаю, как ты себя чувствуешь. После четырех месяцев безделья мне самому хочется пойти кого-нибудь убить.

Лангер закрыл глаза, отчаянно стараясь оправдать улыбку в залитой кровью комнате, где какая-то несчастная душа нашла свой конец.

– Неправда, Макларен, – грустно возразил он и отвернулся, поскольку нечего было больше сказать.

Главная бойня произошла в приличной во всех иных отношениях гостиной Арлена Фишера, особенно на диване некогда цвета слоновой кости, который теперь смахивал на старую мясницкую колоду. Вошедший Гримм, звезда криминалистов, бросил только один взгляд на кровавые следы и сказал:

– Ребята, повреждена артерия. Это его и прикончило. Сколько ему? Восемьдесят девять?

– Если не сам старик стрелял, – вставил Макларен. – Может быть, это чья-то чужая кровь, а Фишер его сейчас закапывает где-то в лесу.

– Боже, обожаю детективные романы. – Гримм, кругленький человечек в белом комбинезоне и латексных перчатках, подбоченился и огляделся. – Ух ты. Уже интересно.