Наживка для фотографа

— Каким ветром, спрашиваешь, Кузнечик? Да попутным. Ехал с задания и вдруг решил халтурку сюда забросить. А у вас — сектор приз: гонорар дают. Денежки-то, сама понимаешь, мать, никогда не лишние. Я только что оттуда, из бухгалтерии. Пойдем в буфет, Кузнечик, угощаю! Хочешь бутерброд с красной икрой? Нет? Плохо. А с осетринкой? Тоже нет? Ну, совсем фигово. Или, может, как в тот раз — мороженого?

— Ой, Вась, прямо слюнки потекли. Ни фига себе натюрморт под девизом «Жизнь удалась»! Так и навернула бы все это! Только, извини, не сегодня, цигель-цигель, ай-люлю!..

— Значит, так нынче встречают старых друзей! Ну-ну. Не ожидал, Кузнечик! Слышать ничего не желаю! Если ты таким манером будешь всех мужиков отшивать, старой девой конкретно помрешь! Ну ладно, шучу… Короче, Кузнечик, возвращаемся обратно.

— Нет, Мурзик, сейчас не могу! — запротестовала Ленка.

Но Васька и слышать ничего не хотел. Легко, как пушинку, схватил субтильную подругу под мышку и потащил назад, в буфет.

Антон несся вниз по узкой лестнице, задевая локтями перила. А почему, куда — он и сам сейчас вряд ли смог бы толком объяснить. В репортере Смирнове вдруг проснулось шестое чувство, которое очень помогало ему прежде, когда он был музыкантом. Какой-то внутренний метроном выстукивал в голове бешеный темп: быстрее, еще быстрее!

На каждой площадке черной лестницы стояли люди, спокойно курили и мирно трепались. Кого-то он задел локтем, кого-то толкнул плечом. Вслед ему неслись то остроты и смех, то брань и угрозы. Но Антон стремительно несся вниз.

Когда он влетел в их ньюс-рум (так, по-американски стильно, начальство именовало их ничем не примечательную комнатушку), там было пусто. И куда все подевались? Обычно в комнате было не протолкнуться: репортеры, авторы, курьеры, мелкие начальники, которые не считали зазорным заглядывать к подчиненным в комнату. А сегодня выдался тот редкий случай, когда все куда-то пропали. Алла Матвеевна и та до сих пор пребывала в буфете. Когда не надо — торчит тут целыми днями, всех пытается обратить в вегетарианство, а тут, как назло, светской жизни возжелала… Однако что-то все-таки показалось ему странным. Черт! Компьютер! Когда они уходили в буфет, на рабочем столе компьютера Антона была папка с файлами из Ленкиной съемки. Нет! Не может быть! Папка исчезла, зато теперь весь экран занимала Красотка, на которой скакала Лиза. Кадр эффектный, однако с точки зрения журналистского расследования совершенно нулевой. «Ленкина камера!» — спохватился Антон. Он оглянулся и почувствовал противное посасывание в животе. Камеры нигде не было.

Антон выскочил в коридор. Никого! Даже охранник, обычно сонно отгадывавший кроссворды за столиком возле лифта, куда-то исчез.

— Слушай, друг, а где все? — спросил Антон пробегающего парнишку из отдела сенсаций.

— А ты что, забыл? Деньги же дают! — удивился тот. — Небось в курсе, что опять их на неделю задержали. И зарплату, и гонорар. Вот все табуном в бухгалтерию и рванули.

— Послушай, чел, ты, случайно, не заметил… ну, посторонних людей каких-нибудь на этаже. К нам в комнату за последние полчаса кто-нибудь заходил?

— Ну ты, вааще, даешь! Откуда я-то знаю, что я — сторожем здесь работаю? — удивился парень. — Хотя постой, кажется, минут двадцать назад одного снималу здесь видел… Ну да, Ваську. Того здоровенного парня, фоторепортера из «Скандальной газеты». Наверное, тоже про гонорар пронюхал и прискакал за бабками. А что?

— Да нет, ничего. У меня к нему один маленький вопросик имеется. Как ты думаешь, куда этот громила папарацци испарился?

— Да, наверное, в бухгалтерию или в буфет рванул. Он, Васька, пожрать-то любит! По нему видно. Ну да, точно, я засек, он в лифт садился. Эй, ты куда?

Последних слов Антон уже не слышал. Он мчался по длинному коридору к лифту с такой скоростью, словно от этого зависело его выступление на Олимпийских играх.

Ленка и Василий со стороны походили на мирно воркующую парочку. Или на рыжих брата с сестричкой, заскочивших в буфет — перекусить и обсудить семейные дела. Между тем разговор у них шел более чем серьезный.

— Я тебе, Кузнечик, один умный вещь скажу, только ты не обижайся, — процитировал Васька любимое «Мимино». — Не суй свой хорошенький носик куда не следует.

— В смысле? — удивилась Ленка. — Странный совет для папарацци. Совать нос везде, где можно и нельзя, — наш хлеб. И ты, Васька, знаешь это не хуже меня.

Она невольно потрогала свой симпатичный носик, усыпанный веснушками.

— До меня дошли слухи, что ты полезла в ипподромные дела, — вдруг сказал Васька каким-то чужим сиплым голосом. — Говорят, даже наступила на хвост черным букмекерам. Брось, Кузнечик, ничем хорошим для тебя это не кончится. Я это знаю точно.

— И откуда, я хотела бы знать, дошли до тебя эти слухи? И почему ты это говоришь? — спросила Ленка очень серьезно. — О моей съемке знали только я и эти бандиты. — Вдруг Ленка наморщила лоб и изменилась в лице. Ее желтые, рысьи глаза превратились в жесткие щелочки, а рыжие прядки встопорщились на затылке, как у взъерошенной кошки. — Ты что, продался им, Васька?