Нажмите «Ввод»

«Тощая», — сказала она как-то про себя. Лиза действительно была худа, я видел ее ребра, когда она сидела на скрещенных ногах, втянув живот и задрав подбородок. Иногда она замирала надолго, опустив руки, потом кисти ее вдруг взлетали вверх, словно для того, чтобы с силой ударить по клавишам. Но клавиш она всегда касалась легко, почти беззвучно. Мне казалось, что это скорее йога, чем программирование. И сама Лиза говорила, что в состоянии медитации ей работается лучше всего.

Никто не назвал бы ее лицо красивым. И, пожалуй, мало кто сказал бы, что оно привлекательно. Наверное, это из-за скобок на зубах: они отвлекали внимание. Однако мне она казалась красивой.

Я перевел взгляд с нее на свечу. Какое-то время смотрел на пламя, потом попытался отвести глаза, и не смог. Со свечами иногда случается — не знаю, почему — они вдруг начинают мигать, хотя пламя остается вертикальным. Оно подскакивает и опускается вверх-вниз, вверх-вниз, ритмично, разгораясь все ярче и ярче…

Я попытался позвать Лизу, но свеча все пульсировала, и я уже не мог говорить… Я задыхался, всхлипывал, хотел закричать громко, сказать, чтобы она не волновалась.

И тут я почувствовал тошноту…

Во рту ощущался вкус крови. Я попробовал вздохнуть. В комнате горел верхний свет.

Лиза стояла на коленях, склонившись надо мной, и я почувствовал, как на лоб мне упала слеза. Я лежал рядом с кроватью, на ковре.

— Виктор, ты меня слышишь?

Я кивнул. Изо рта у меня торчала ложка, и я ее выплюнул.

— Что случилось? Тебе уже лучше?

Я снова кивнул и попытался заговорить.

— Лежи, лежи. Я вызвала врача.

— Не надо врача.

— Они все равно уже едут. Лежи спокойно…

— Помоги мне подняться.

— Еще рано. Тебе нельзя.

Она оказалась права. Я попытался сесть и тут же упал обратно на спину. В дверь позвонили.

Каким-то образом Лиза отделалась от бригады из скорой помощи, потом сварила кофе. Мы устроились на кухне, и она немного успокоилась. Был уже час ночи, но я все еще чувствовал себя неважно, хотя приступ оказался не самым страшным.

Я прошел в ванную, достал пузырек с «Дилантином», который спрятал, когда Лиза перебралась ко мне, и на ее глазах принял одну пилюлю.

— Я забыл сделать это сегодня, — сказал я.

— Потому что ты их спрятал. Глупо.

— Знаю.

Наверное, мне следовало сказать что-то еще, ее действительно задело то, что я не защищался, но, еще не придя в себя после приступа, я понимал все это с трудом.

— Ты можешь уйти, если захочешь, — сказал я. На редкость удачно.

Лиза тоже не осталась в долгу. Она перегнулась через стол и встряхнула меня за плечи, потом рассерженно заявила:

— Чтобы я больше этого не слышала!

Я кивнул и заплакал. Она меня не трогала, и это мне помогло. Она могла бы начать меня успокаивать, но обычно я неплохо справляюсь с собой сам.

— Давно это с тобой? — спросила она наконец. — Ты поэтому сидишь дома все тридцать лет?

— Отчасти, — сказал я, пожимая плечами. — Когда я вернулся с войны, мне сделали операцию, но стало только хуже.

— Ладно. Я сержусь на тебя, потому что ты ничего мне не сказал, и я не знала, что нужно делать. Ты должен мне рассказать, как поступать в случае чего. Тогда я не буду сердиться.

Наверное, тогда я мог все-все разрушить. Сам себе удивляюсь, отчего я так и не сделал. За долгие годы я выработал несколько безотказных методов ломать близкие отношения. Но, посмотрев ей в глаза, я себя переборол. Она действительно хотела остаться. Не знаю почему, но мне было этого достаточно.

— С ложкой ты ошиблась, — сказал я. — Если будет время и если ты сумеешь сделать это так, чтобы я не откусил тебе пальцы, во время приступа нужно запихнуть мне в зубы кусок скомканной ткани. Угол простыни или еще что-нибудь. Но ничего твердого. — Я пощупал пальцем во рту. — Кажется, я сломал зуб.

— И поделом, — сказала Лиза.

Я посмотрел на нее, и мы об расхохотались. Она обошла вокруг стола, поцеловала меня и устроилась на моем колене.

— Опаснее всего то, что я могу захлебнуться. Когда приступ начинается, у меня сводит все мышцы, но это ненадолго. Потом они начинают самопроизвольно расслабляться и сокращаться. Очень сильно.

— Знаю. Я пыталась тебя удержать.

— Никогда не делай этого. Переверни меня набок. Держись за моей спиной и смотри, чтобы я не задел тебя рукой. Если сможешь, сунь под голову подушку. И не подпускай меня к предметам, о которые я могу пораниться. — Я посмотрел ей в глаза. — И помни, пожалуйста, — все это ты можешь попытаться сделать, но если я слишком разойдусь, лучше отойти в сторону. Лучше для нас обоих. Если я вдруг ударю тебя так сильно, что ты потеряешь сознание, ты не сможешь помочь мне, и когда меня стошнит, я начну захлебываться.

Я все еще глядел ей в глаза. Она, должно быть, угадала, о чем я подумал, и едва заметно улыбнулась.

— Извини. Я понимаю. И мне неловко, знаешь… Потому что ты мог…

— Подавиться ложкой, да? Я действительно поступил глупо, согласен. Я могу прикусить язык или щеку с внутренней стороны, но это не страшно. Еще одна вещь…