Назначенье границ

Так, как сражались везиготы, мстя за гибель своего короля, гунны сражаться не были готовы — да и Аттила был жив. Когда бы не предательство, когда бы убийца Теодериха не находился среди своих, Майориан назвал бы смерть короля лучшим, щедрейшим из подарков судьбы — пусть все планы полетели кувырком, но ведь и противник полетел кувырком тоже… а так комесу было стыдно и противно. Тот, кто это сделал, наверное, уже погиб, он был среди королевской дружины, а она сражалась в первых рядах; но нашел бы гадину — своими рукам удавил… и не сразу.

Еще было жаль младшего Теодериха, потерявшего отца.

Безумная атака везиготов окончательно превратила творившееся на поле в торжество хаоса. Аттила со своей дружиной укрылся в заранее укрепленном лагере, часть его войска еще сражалась, кое-кто даже рвался вперед, другие отступали вслед за вождем… потом на все это наползла вечерняя тьма, успокаивая самых рьяных, остужая самых пылких.

Полная победа не досталась никому. Пока что — и, наверное, вплоть до самого утра, до второго сражения, — победившим себя мог считать каждый. Гунны отступили, но не бежали, ромеи с союзниками понесли потери серьезные, но еще не фатальные, а у везиготов есть наследник, который может занять место отца. Точнее, два наследника: Теодерих-уже-не-младший вернулся из боя живым и невредимым, по уши заляпанным кровью противника, но без единой царапины.

— Ты доблестно бился, храбрый Теодерих, — сказал, подойдя к нему, Майориан… ноги уже почти не держали, в голове продолжалось, бурлило и кипело сражение, но он должен был заговорить с везиготом. — Я соболезную твоей потере. Это великая утрата и для всех нас… не было короля мудрее и храбрее твоего отца.

— Благодарю, — хриплым сорванным голосом ответил Теодерих.

Неожиданно для себя Майориан положил руку ему на плечо, везигот признательно кивнул, что-то неразборчивое произнес, наверное, еще одну благодарность. Остаться бы с ним сейчас, пить до рассвета, можно — почти победили, а завтра с утра будет не до похмелья, снова начнется карусель, и любое похмелье вытряхнет тут же… Аттила совершил ошибку: сам лишил себя возможности маневрировать, теперь мы можем запереть его — и пусть попробует прорваться. Выбор теперь наш. Все хорошо. Вот только уже второй отправленный на холм, к командующему, гонец говорит, что «старший из ромеев» не обнаружен… с ума они там, что ли, посходили? Как не обнаружен? Если погиб, так погиб — здравствуйте, додумались, командующего потеряли!

Придется туда идти. Не сейчас, часом позже, но — придется самому. Идти туда, оставлять Теодериха… выбирать между плохим и худшим, как водится. Но пока есть этот час, с ежеминутными задачами пусть разбирается Рицимер. В конце концов, в отсутствие командующего именно на Майориане лежит обязанность улаживать дипломатические вопросы. Вот и пусть лежит, сейчас это к лучшему.

Победы без потерь не бывает, это Майориан выучил давным-давно. Но есть потери… и потери. Цена нынешней ему не слишком нравилась, а при виде печальных глаз Теодериха — не нравилась как-то особо.

— Сейчас, когда сражение прекратилось, не разделишь ли ты со мной чашу вина? — сказал он, стараясь не коверкать слова готского языка.

— С радостью, — откликнулся Теодерих.

Майориан смутно надеялся, что дело здесь не только в учтивости.

451 год от Р.Х. 20 июня, вечер, Каталаунские поля

Король должен сражаться.

Король, еще не выбранный королем — тем более. Сражаться так, чтобы каждый шелудивый пес запомнил, что будущий король, наследник павшего в бою — доблестный воин, чья храбрость не подлежит сомнению.

Иногда нужное, необходимое кажется почти неисполнимым.

Багровое солнце сползало за горизонт. Последние алые блики терялись среди луж крови. Сегодня солнце тщетно состязалось с людьми в попытках разукрасить красным доспехи и щиты, сбрую лошадей и одежды воинов. Людям это удалось куда лучше.

Кто говорит, что вид поверженного врага и созерцание пролитой им в бою крови веселит сердце истинного бойца, тот, наверное, никогда не пытался разыскать на поле боя бурдюк с водой. Простой чистой водой, не из здешнего ручья, который уже к полудню вздулся, вспенился алым.

Будущий король Торисмунд устал, и единственным, что могло бы согреть его сердце, была вода — а воды-то и не найти. Кончилась еще давно. Торисмунд устал. Он никогда не думал, что можно так устать, и тем более — что бывают такие битвы. Торисмунд и считать-то до стольки не умел, сколько уже полегло. Может быть, умел ромей. Наверняка.