Назови меня по имени

– Выходит, я к папе еду всего только на одну неделю? – спросил Петька. – Так мало?

– А тебе надо на сколько? На всю жизнь, что ли? – Маша потрясла пузырёк с чистящим средством, пытаясь добыть оттуда ещё хотя бы каплю.

Подняв голову от раковины, бросила Петьке:

– Умывайся давай, сейчас в магазин пойдёшь.

Но Петька всё ещё стоял в проходе.

– Мам.

– Ну, что ещё? – Она строго на него взглянула. – Не ковыряй обои, кому сказано!

Петька вздохнул.

– Мам, а можно… Можно, я прилечу обратно не одиннадцатого, а тринадцатого?

– Чего-о? – Маша вскинула брови. – Ты в прошлой четверти столько занятий пропустил, еле нагнал. И снова отдыхать собрался?

– Ну ма-ам…

– Нет, это просто кошмар какой-то!

Она сдёрнула со стены пёстрое вафельное полотенце, размахнулась и, подскочив к Петьке, шлёпнула его по голым коленкам:

– Умывайся, кому сказала!

Сын отпрыгнул и скрылся в ванной. И уже когда Маша, шумно сдувая со лба упавшую прядь, забросила полотенце на плечо и вернулась на кухню, дверь ванной комнаты отворилась, и оттуда высунулась растрёпанная Петькина голова.

– Ма-ам? Может, я всё-таки останусь до тринадцатого?

Глава 4

Способ пережить третье января был только один: покрепче сжать зубы и пореже смотреть на циферблат. «Дежурства в школе никто не отменял», – говорила директриса. На один день Маша должна была забыть о каникулах и приехать на работу, чтобы потом, в конце дня, снова отыграть всё обратно и сделать вид, что отдых продолжается. Вечером Марк ждал её в гости, а ради этой встречи стоило потерпеть и всё остальное.

Маша добралась до школы, как и положено, к девяти часам. Дороги в городе стояли непривычно свободные, каждый пятый светофор не работал и мигал жёлтым светом. Такой же пустой и неуютной показалась Маше её собственная квартира, которую она покинула сегодня без сожаления.

Она вспоминала вчерашний Петькин отъезд и то, как сын торопился поскорее покинуть зал регистрации, чтобы пройти наконец за белую пластиковую перегородку, на территорию свободы, где никто не окрикнет, не одёрнет, не прикажет надеть шапку. Маша прекрасно понимала, что ребёнок, конечно же, не перепутает номер выхода и отыщет своё место в самолёте. Волноваться было не за что. И всё-таки… Она впервые отпустила его лететь одного и до последней секунды пыталась задержать сына – чтобы сказать ему что-то, и ещё, и ещё, повторить какие-то бессмысленные предостережения.

После возвращения из аэропорта день прошёл быстро, словно промелькнул. Такой же короткой оказалась ночь – и Маша словно бы перенеслась из вчерашнего дня в сегодняшний, прямо в здание школы.

Дверь открыл дежурный охранник, седоватый человек в чёрной форме с нашивкой.

Во время Машиного дежурства должны были прийти рабочие, чтобы начать белить потолок в комнате группы продлённого дня; в обязанности дежурного учителя входил контроль за работой мастеров. Рабочие пришли почти одновременно с Машей. Она проводила их на второй этаж, и через несколько минут по гулким школьным коридорам прокатились характерные звуки; в комнате отдыха двигали мебель. Старший работяга зычным голосом отдавал команды младшему на их родном языке – наверное, на таджикском, решила Маша. Младший послушно выполнял указания. Для порядка потоптавшись одну или две минуты в помещении продлёнки, учительница прикрыла дверь и оставила мастеров в покое.

Трёхэтажное здание школы было старым и типовым. Оно давно требовало ремонта, который производился точечно, большей частью в каникулы и в основном с помощью денег, добытых через родительский комитет. Например, на ремонт помещения продлёнки, которое принято было именовать «комната отдыха», денег дали родители Данилы Красневского, выпускника из 11-го «А» класса.

Маша уже третий год писала заявки на установку новых пластиковых окон в кабинете русского языка и литературы, но её требование всё ещё числилось в конце списка, хотя многие другие хозяйственные запросы, поступившие гораздо позже, странным образом решались без очереди.

– Будет лучше, если вы сами попытаетесь найти средства для установки окон, – намекала Маше Нинель Валентиновна. – Поговорите с родителями слабых учеников.

Маша не умела выбивать деньги из родителей. Не умела и учиться этому не желала; лет семь назад, на одном из педсоветов она чересчур резко – как это свойственно молодым и неопытным людям – высказала своё мнение о подобном способе поиска средств. Машина принципиальность надолго настроила против неё почти весь педагогический коллектив.

– Жаль, не застали вы Инну Сигизмундовну, – ответила на Машин выпад одна из её старших коллег. – Сталинистка, выжившая из ума. Вы с ней очень похожи.

Инна Сигизмундовна считалась легендой школы. Коллеги терпеть её не могли за то, что взяток от родителей она никогда не брала, а в спорных ситуациях всегда рубила правду-матку. Старуха дожила до звания заслуженного учителя, и, так как никто не мог заставить её добровольно проститься с преподаванием, в восемьдесят два года Инну Сигизмундовну вынесли из школы ногами вперёд в буквальном смысле слова.