Названец

И после нескольких намеков, которые молодой человек, конечно, отлично понял, но сделал вид, что не понимает, Амалия Францевна прямо спросила у него, думал ли он когда-нибудь вообще о женитьбе, и если ничего не имеет против этого вообще, она была бы счастлива, если бы ее дочь вышла за него замуж. При этом г-жа Кнаус быстро прибавила, что у дочери большое приданое.

Уже отчасти приготовленный к этому внезапному заявлению, собеседник ответил, стараясь выражаться как можно мягче, что он, при полном своем уважении ко всей семье, притом находя Fr"aulein Доротею привлекательной и даже прелестной, все-таки не может помышлять о браке с нею.

— Почему? — вдруг насупилась г-жа Кнаус.

— Потому что у меня есть невеста уже несколько лет, — ответил он решительно. — Родные мои давно все желают этого брака.

Амалия Францевна начала убеждать его, что его брак с ее дочерью был бы во всех отношениях выгоден ему, и, не слушая его, горячо и наивно убеждала, усовещивала.

Кончилось, разумеется, тем, что молодой человек несколько нетерпеливо объяснил женщине, что разговор этот следует прекратить, так как он ни к чему не поведет.

Когда он выходил из дому, то г-жа Кнаус проводила его с таким лицом, какого он никогда не видал у нее. Казалось, что она сдерживалась от порыва сильнейшего гнева. И разумеется, он вернулся к себе несколько озабоченный. Не было никакого сомнения, что эта женщина имела, давно имела известного рода влияние на его прямого начальника. Следовательно, его отказ мог иметь для него неприятные, а может быть, и совершенно худые последствия. И он не знал, что сделать: предупредить ли самому, забежав вперед, умного Шварца или ждать, чтобы тот, узнав все от г-жи Кнаус, сам заговорил с ним. Он решился ждать.

Прошло несколько дней, а в отношениях его со Шварцем не случилось ничего нового. Он уже надеялся, что, несмотря на заявление или даже жалобы г-жи Кнаус, Шварц действовал по русской пословице: «Дружба дружбой, а служба службой» — и даже не считал нужным заговаривать с своим подчиненным о чем-либо Помимо дел служебных.

Между тем увлеченная и даже сильно влюбленная Доротея была, как избалованная всеми, мелкосамолюбивая девушка. Категорический отказ Зиммера подействовал на нее почти странным образом. Ее любовь к молодому человеку быстро перешла в неприязнь, чуть не в ненависть и в желание мщения.

Недавно отверженный жених, с которым Тора имела даже очень неприятный разговор, тотчас же снова появился у них в доме, был принят любезно, а молодая девушка отнеслась к нему так же милостиво, как когда-то до появления Зиммера. Она ни слова не сказала Лаксу о своих намерениях по отношению лично к нему или о какой-либо перемене в этом, но, однако, объяснила, что она раскаивается в своих некоторых поступках за последнее время. А между прочим, она особенно якобы раскаивается в том, что увлеклась было недостойной личностью.

Лакс, как человек или сильно влюбленный, или ограниченный, или совсем не знающий женской натуры, вообразил себе, что Доротея снова вернулась к нему сердцем и помыслами. Да и трудно было бы догадаться, что Доротея решила выбрать его орудием мести человеку, который якобы оскорбил ее.

Во второй или третий раз, что Лакс снова беседовал наедине с Торой, она объяснила ему, что личность Зиммера для нее крайне загадочна. Доказательств на это у молодой девушки, конечно, не было никаких, но она будто чуяла это. Если прежде это казалось ей лишней интересной чертой в личности Зиммера, то теперь она делала из этого обвинение.

— Я уверена, — сказала Тора, — что если бы кто тщательно занялся этим господином Зиммером, его поведением, поступками, его сношениями с самыми разными людьми среди огромного круга знакомых, то непременно дошел бы до открытия чего-нибудь особенного и очень важного, то есть худого.

Лакс должен был сознаться, что для него это мнение Торы о Зиммере — полнейшая новость. Затем в тот же день и на другой день, много обдумывая слова Доротеи и обдумывая кое-что, известное ему из поступков Зиммера, Лакс понемногу пришел к убеждению, что — как оно ни удивительно! — молодая девушка права… Во всем, что окружает нового наперсника Шварца, есть, действительно, что-то темное, таинственное.

Кончилось все союзом между Лаксом и молодой девушкой: разнюхать, что, собственно, за человек Зиммер, и если удастся в чем-либо странном поймать его, то немедленно довести об этом до сведения Шварца.

И первое, что Лакс узнал, заключалось в том, что Зиммер ежедневно бывает у старого капитана Бурцева и это, по-видимому, не простое знакомство, а вполне дружеские отношения. Между тем старик Бурцев был на самом плохом счету у Шварца и у них у всех.