Названец. Камер-юнгфера

Вбежав в ворота, он остановился и вдруг, перекрестившись, стал на колени среди двора и начал молиться и плакать. Чувство, потрясшее всё существо старика, было не горе, а восторженная радость. Он вернулся в свой родимый дом из далёкой Сибири.

Это был старик Калачов.

Не прошло и месяца, как вернувшийся из ссылки был снова капитаном и снова владел всем своим имуществом, обратно отписанным у капрала Калужского полка.

Когда капитан Калачов уже снова жил у себя, владея всем своим состоянием, Кудаев ещё даже и не знал, что он более не домовладелец петербургский. Когда же эта весть дошла до капрала, то он перекрестился и выговорил добродушно:

— Ну, и слава Тебе, Господи. У меня как камень с души свалился.

Через полгода после прибытия в Петербург капитана Калачова, приехал и московский купец Егунов, которого тоже вернули из Кузнецка.

Оба, как приверженцы царствующей императрицы, пострадавшие из-за неё, могли теперь легко обделать всякое дело. Купец Егунов подал просьбу о том, что неправедной ссылкой он был разорён дотла и в виде вознаграждения просит себе место маклера в Москве.

Просьба его была уважена и Егунов тотчас собрался ехать в первопрестольную, чтобы занять выгодную должность.

Перед отъездом Егунова, в доме друга его, капитана Калачова, были гости и веселье, шёл пир горой. Капитан праздновал и своё возвращение, и назначение Егунова на должность, и получение его любимцем, Елагиным, тоже вернувшимся из ссылки, капральского чина в Преображенском полку.

На празднике капитана Калачова в числе гостей был очень важный гость, к которому все относились с особенным почтением, как если бы он был сановник.

Между тем, это был только офицер Преображенского полка, с особенным характерным лицом еврейского типа.

Это был офицер Грюнштейн, главный запевало, коновод и руководитель всего переворота 25-го ноября.

Все друзья и знакомые его ожидали, что в скором времени Грюнштейн сделается очень важным человеком при дворе новой императрицы.

Он и стал вскоре близким ко двору лицом, но "возмечтал о себе" и пустился на всякие дикие выходки.

Сначала всё сходило ему с рук, но безнаказанность эта его и погубила.

Осенью 1744 года, в бытность свою с императрицей в Киеве, Грюнштейн высек нагайкой зятя графа Разумовского, грозясь "отзвонить и самое Разумиху", его престарелую мать. И Грюнштейн попал за это в тайную канцелярию, а в следующем году, весною, был отправлен на жительство в Устюг.

Безродный еврей и персидский купец-банкрот, затем Преображенский офицер и коновод лейб-компании кончил жизнь в ссылке и нищете.

Так появлялись и так кончали почти все "случайные люди", действовавшие на Руси в течение XVIII века.