Называйте меня пророком

В зале повисла тишина. На миг Юлия Владимировна опустила глазки, а когда снова их подняла, они абсолютно ничего не выражали, словно Тимошенко успела надеть на них какие-то защитные линзы. Столь же нейтральной была и улыбка ее длинных пухлых губ. Не выставляя пальчика, Тимошенко сказала (снова по-украински), что не боится быть смешной, потому что известно, кто хорошо смеется; затем, всё же выставив пальчик, заявила, что говорить в Крыму на «державноï мове» Украины честнее, чем говорить по-русски и обещать сделать русский язык вторым государственным, как Янукович, но не делать этого. На предстоящих выборах будут решаться более важные, насущные проблемы для граждан Украины, чем проблема второго государственного языка. Например, борьба с коррупцией. Судами же ее не удивить. Что же касается результатов выборов, то она верит не в пустые прогнозы, а в здравый смысл украинского народа. Украинцы ей похлопали.

«ВОНА» накрылась месяца через два. Сначала народ повеселила никому не известная женщина по фамилии Вуна, зарегистрировавшаяся кандидатом в президенты Украины, а потом пропагандисты Януковича нанесли второй удар, окончательно разрушивший кропотливо возводимое здание «долгоиграющей» «ВОНЫ». Они использовали то, что уже носилось в воздухе, щекотало кончики языков людей, но еще не родилось как слово. Пиарщики «Партии регионов» сняли и запустили по ТВ видеоролик, в котором демонстрировались тимошенковские баннеры на фоне разрушающихся украинских заводов, бомжей, беспризорных, проституток, наркоманов, а под конец дали свой вариант слогана: «Коли ВОНА так працюе, нехай ВОНА вiдпочiвае». Это было, что называется, простенько и со вкусом. Народ заржал — и миллионы тимошенковских долларов, потраченных на «ВОНУ», вылетели в трубу. Оттого и не дошло дело до заключительной части «ВОНЫ» — «Украïна — це Тiмошенко».

Во втором туре выборов Тимошенко уступила Януковичу 887 909 голосов.

В Крыму за Януковича проголосовали 821 244 человека.

5 августа 2011 года Тимошенко арестовали в зале суда.

5

Мы знаем много пророков в человеческой истории, но мы не знаем, как ими становились. Происходило ли это так, как в стихотворении Пушкина?

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.

Или пророки развивали свой дар так, как развивал его косноязычный Демосфен, учившийся дикции, набив камнями рот?

Мне дана некая возможность предвидения, но я не знаю, зачем. Я умею заставить людей слушать себя, но не умею зажечь их сердца. Что это — отблески случайного дара, которым не суждено развиться в подлинный дар, как не суждено поэту-импровизатору, сочиняющему стихи на ходу, писать стихи гениальные? Или, напротив, я обладаю начатками тайного божественного знания, которые требуется неустанно взращивать? Но как? Я должен личным примером доказать свое право быть пророком? Как у Лермонтова?

Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром Божьей пищи.

Стало быть, надо ходить в рубище, питаться акридами, просить подаяние, показывая гноящиеся язвы? Однако времена почтения к юродивым на Руси прошли, и сегодня прорицателя в рубище безоговорочно сочли бы жуликом, не считая при этом за жуликов респектабельных шарлатанов, камлающих в окружении пентаграмм, семисвечников и зеркал.

Мои «демосфеновы камни» — что это?

Может быть, я обращаюсь не к тем людям и не тогда, когда это действительно необходимо? Но как найти нужных людей и выбрать правильный момент? Если бы имел возможность пророчествовать по телевидению или радио, нужные люди сами бы нашлись, но электронные СМИ для того и существуют, чтобы не вернулась на Землю эра пророков. Есть еще интернет. Можно открыть свой блог и пророчествовать сколько угодно. Но это точно такое же занятие, как писать статьи и книги, а я не писатель. Я и журналист-то никакой. То, что мне нравится писать, печатают крайне редко, а то, что нравится издателям, вызывает во мне отвращение. Даже лучшие мои статьи и очерки лишены того запала, который появляется у меня, когда я вдруг начинаю резать правду-матку совершенно случайным людям. А потом, писательство — это ведь низший вид творчества по сравнению с пророчеством; во всяком случае, так считали люди, знавшие в писательстве толк — Пушкин, Лермонтов, Гумилев… Писательство, в сущности, — такая же замена древнего искусства пророчества, как гадание по руке и по картам — замена искусства прорицания. Мы знаем пророков, ставших писателями (в том смысле, что записывали свои откровения), но не знаем писателей, ставших подлинными пророками. Какой же смысл постигать секреты мастерства, являющегося эрзацем более высшего мастерства?