Называйте меня пророком

— Дар пророчества — удел немногих. Из миллионов людей Господь выбирает единицы праведников, обладающих зорким духовным зрением, и их устами вещает нам о будущем. Нам не дано знать, зачем Он делает это, но, по человеческому скудному размышлению, можно предположить, что знание о будущем, явленное нам в пророческом слове, не имеет того практического смысла, какое имеют, скажем, объявления о том, что нельзя курить у бензоколонки или переходить железнодорожные пути в неустановленном месте. Христианин призван жить не только в рамках отпущенного ему земного времени, но и в вечности — в «жизни будущаго века», как сказано в Символе Веры. Сама суть нашей веры такова, что мы живем будто в малой реальности, перерастающей в большую — сверхчувственный мир, где обитает Сам Господь с сонмом небесных сил бесплотных. Наше тело есть олицетворение мира конечного, а душа — мира бесконечного. Наше существование гармонично и правильно только тогда, когда мир нашей души не вступает в противоречие с миром нашего тела. Если же плотские заботы начинают в человеке преобладать, то неизбежно сужается его способность обращаться душой к высшему, горнему миру. Есть известное домашнее животное, никогда не поднимающее глаз к небу; оно делает это не потому, что небо ему неприятно, а потому, что оно постоянно озабочено поисками пищи на земле. Этому животному неведомо, что откармливают его только для того, чтобы к холодам заколоть. При этом оно вовсе не лишено того, что мы называем интуицией, и обыкновенно чувствует, когда его приходят убивать. Иногда даже чувствует, когда приходят убивать хряка-соседа. Не так ли и мы, люди, с нашей заботой о хлебе насущном и бедной верой в экстрасенсов и магов? Мы печемся о своей жизни, о своем теле, о недалеком будущем, не смея помыслить о жизни вечной, хотя вроде бы должны понимать, что слишком ревностная забота о своем теле мало отличается от постоянной заботы упомянутого животного о пропитании, обреченного на заклание. Оно, напротив, имеет шанс отсрочить казнь, если будет кушать мало и не наберет к осени нужного веса. Вроде бы всё так просто и ясно, но иногда понять это погрязшему в плотских заботах человеку так же трудно, как и свинье поднять глаза к небу. Есть такие люди и среди христиан — они соблюдают все обряды, регулярно посещают церковь, исповедуются и причащаются, но делают это точно так же, как язычники, озабоченные благосклонностью богов. Они не веруют не душой, а телом. И может быть, именно для того, чтобы побудить их вспомнить о бессмертной душе, о жизни вечной, и приходят в мир пророки, как пришел к ветхозаветным иудеям, забывшим разницу между Соломоновым храмом и языческим капищем, пророк Иеремия? Преподобный отец Лаврентий Черниговский неоднократно повторял, что в ад души идут, как люди из храма в праздник, а в рай — как люди в храм в будний день. Он сидел и плакал: жалел людей, которые погибают. «Сколько же людей набито в пекле, словно в бочке селедки», — говорил преподобный. Чада его утешали, а он отвечал сквозь слезы: «Вы не видите. А если бы видели, то как жалко! А в последнее время ад наполнится юношами».

Старец замолчал и задумался, склонив голову набок.

— А тебе, пророче, доводилось видеть ад? — спросил он вдруг у Енисеева.

Тот растерялся, а потом сказал:

— Только на земле. Мне приходилось по работе бывать в местах заключения, так там тоже теперь всё набито юношами и девушками.

— Нет, милый, это еще не ад. В миру и не найти того, что можно сравнить со адом. Не зря его еще называют — пекло. Как ты думаешь: стал бы лукавый показывать преподобному Лаврентию это пекло?

— Да нет, не стал бы пугать, наверное.

— Вот и я так думаю. Выходит, Лаврентий был не оракул лукавого, а пророк Божий. А вот ты чей пророк, я еще не знаю. Но ведь и то правда, — неожиданно улыбнулся монах, — что без Божиего произволения ничто не обходится.

— Батюшка, простите мое невежество: а кто такой Лаврентий Черниговский? — робко спросил Енисеев.

— Не знаешь? Отче, — повернулся старец к стоящему в углу монаху-келейнику, — принеси ему книжку о преподобном Лаврентии. Это хорошо, что я о нем вспомнил. Мне силы пророчествовать Господь не дал. Не могу я тебе сказать: не пророчествуй, и не могу сказать: пророчествуй, как тот батюшка, к которому ты ходил. Я ведь не знаю, к чему ведут твои пророчества.

— К смерти людей иногда ведут, батюшка! — вырвалось у Енисеева.