nD^x мiра

– Я защищаю Родину! – твердил на полу Дворников до тех пор, пока его не вырвало на себя.

– Эй, дружки, уберите это говно и вымойте пол, – приказал сержант дневальный пьяным солдатам под столом. Два дневальных ткнули палками с электрошокером в солдат под столом, одного, который вылез и кинулся драться, огрели разрядом. – Так, даю десять минут, иначе всех на губу отправлю.

– Ты лучше вот это забери и рапорт напиши о пьянстве, – сказал Кондратьев, передав сержанту автомат.

– Что толку писать, – отмахнулся сержант. – Сам знаешь, придет отписка, что праздник, что солдатам надо давать психологическую разрядку.

– Лучше бы отправляли канавы чистить. И голова бы прояснилась, и толку больше для всех, – заметил Саныч. – Надоело уже, вся казарма опять провоняла! Если надо спаивать, пусть выделят отдельную комнату. А там хоть на пол срать будут, плевать.

– Ты забыл про единение коллектива и чувство локтя, – ехидно улыбнулся Кондратьев. – Если наши командиры наблюют на себя, так их нянечки отпидорят, как малыша в ванночке вымоют.

11

Черный от сажи кочегар багром открыл заслонку печи, выпуская бешеное пламя. Огонь вырывался, облизывая и хватаясь за все, до чего дотягивались красно-желтые языки пламени. Стало невыносимо жарко, Маша чувствовала, что скоро упадет в обморок. Голый по пояс кочегар разравнивал уголья в печи длинной кочергой, больше напоминавшей гарпун для большого и сильного морского хищника. Он ловко уворачивался от языков пламени и искр, норовивших исподтишка ухватить его за руку или впиться в тело. Маша наблюдала за его танцем с пламенем, стараясь не смотреть на Кая и Федю, готовивших новый мешок с телом ребенка. Здесь были все – все, кто попал к ним в отделение, никто не выкарабкался. Антибиотики, которые принес Кай, сначала помогали, детям и взрослым становилось лучше, но через несколько дней болезнь возвращалась, стремительно добивая больного.

Кай и Федя положили тело в мешке на покореженный от жара транспортер, собранный из старых подшипников. Придвинув его к печи, Федя толкнул тело вперед, и пламя, казалось, само забрало к себе то, что осталось от человека. Маша зажмурилась, не в силах видеть, как пламя пожирает мешок, вгрызается в тело. Кочегар закрыл заслонку и пошел смотреть давление котла.

– Тебе не надо здесь находиться, – в очередной раз попробовал Кай увести Машу, но она отрицательно замотала головой, как ребенок, которого пытаются заставить делать то, что он не хочет. – Маша, Машенька, тебе надо уйти отсюда.

Кай обнял ее, Она уткнулась лицом в его грудь и глухо зарыдала. Маша перестала спать, она не могла позволить себе отдых, просто закрыть глаза, когда за мягкой стенкой умирали дети, умирали и взрослые, которых стало с каждым днем все больше и больше. Инфекция набирала силу, но нигде ее не могли обнаружить, и среди жителей убежища стали ходить слухи, обраставшие выдуманными подробностями, что во всем виноваты лекарства и уколы. Люди перестали приходить на осмотр, когда чувствовали недомогание, заражая всех, кто был рядом. Так казалось, но это правило действовало не всегда. Иногда самые близкие не болели, а заболевали те, кто был достаточно далеко, чтобы получить инфицирование от носителя. Правила не работали, методики оказывались ложными, и люди вернулись в прошлое, когда никто не доверял медицине, считал врачей врагами, желающими экспериментировать на людях, а не лечить. Маша сама об этом думала, не видя никакой связи среди заболевших, все, чему ее учили, все, что говорилось в методичках о борьбе с эпидемиями, было ложно.

– Я должна тут быть, – шепотом ответила Маша, когда немного успокоилась. – Я же помню каждого из них, я их лечила, они росли вместе с нами. Как я могу уйти, Кай, как?

– Ты можешь и должна. Тебе надо отдохнуть, а то ты не сможешь работать, – твердо, даже грубо, сказал Кай. Ему было тяжело так разговаривать с ней, и Маша увидела это в его лице, понимая, что он прав, что так надо сделать. Но и он понимал, что Маша права, и не знал, как ей помочь. – Здесь должны были быть их родители, друзья. Но никто не пришел, только ты.

– И ты, и Федя, – прошептала Маша, слова потонули в треске из печи, кочегар открыл заслонку и сильными четкими движениями сдвигал то, что когда-то было ребенком, в сторону, освобождая место для нового тела. – Они не одни, мы рядом. Родители бояться заразиться, поэтому сами не пришли и не пустили никого. Все боятся.