Не Агата Кристи

– Ну, это просто. Перенесём всё в комплекте. Тем более, что такой вариант проектировщиками предусмотрен. А также перенесём и всю радиоаппаратуру, и кабель протянем: от новой антенны до помещения внутри, где мы всё электрооборудование и радио установим. Придётся только ещё одну дыру в корпусе шара проплавить. И после проводки кабеля загерметизировать.

– Ну, с этим-то как-нибудь справимся, сэр. – Хван говорил как всегда спокойно и рассудительно, – Только вот зря вы так рисковали, и пробовали эту крупу сами. Нужно было, чтоб этот опыт проделал тот, кто её варил и исследовал. Потому что только он смог бы описать те ощущения… Что возникнут при переваривании. И дефекации. Врач же! Так что вторая крупа – на совести и кишках доктора Валкеса!

Назаров посмотрел в лицо Ксю. Ехидные искорки в уголках чуть морщинистых глаз сказали ему, что случилось небывалое: штурман пошутил!

Однако доктор Хейдигер шутки не оценил:

– Ну вот ещё! Если доктор Валкес засядет в сортире, кто мне поможет продолжить исследования пищевых продуктов?!

– Я помогу. – это внезапно Томер Франкель пришёл на помощь командиру, не знавшему, как потактичней сказать, что это тоже была шутка, – Я с большим удовольствием поработаю лабораторной крысой. Особенно, когда дело дойдёт до бифштексов! – плотоядный взор и шевеление смоляными бровями сказали Назарову, что если Томер и играет на публику, то делает это от души! – Поскольку стоит мне уже поперёк горла наш пресно-казённый рацион! А тут… Всё-таки хоть что-то новенькое. Оригинальное. И неядовитое. Вроде.

Назарову пришлось срочно встрять. Потому что лицо доктора Валкеса вспыхнуло, словно сверхновая, хоть тот и промолчал:

– Никто ничего пробовать не будет. Как минимум ещё двое суток. То есть – пока мы точно не выясним, что мне… Не повредило. Что же до желания Томера стать, так сказать, штатным подопытным…

– Нет уж! Незачем ему так рисковать! Я и сам прекрасно… Поработаю «грибным человеком»! – тон доктора Валкеса был весьма категоричен, а взгляд – красноречив. Похоже, биолог не на шутку опасался за чувства своего партнёра.

– Грибной человек – это что такое? – вопрос задал до этого как обычно не встревавший, и только помаргивающий на всех Пьер Огюстен.

– А-а, вы не в курсе… – протянул доктор Хейдигер, – Это есть такое старинное кино. Там про период, когда ещё было рабство. В Мексике один богатый плантатор владел огромными пастбищами. Прериями. И всегда держал в клетке одного раба. И когда его люди, ну, пастухи, находили по весне, после ливней, в прерии какие-то новые грибы, на этом рабе их и испытывали. Чтоб потом хозяин мог и лично продегустировать деликатес.

– Ха! Вот это прикол! А если раб травился? И умирал?!

– Ну, считали грибы не подходящими для стола хозяина. И в клетку сажали нового раба!

– Вот это порядочки! – Анджей Полонски только что не брызгал слюной, – А куда смотрела полиция?!

– Анджей. – Олег решил влезть в дискуссию, – Полиции тогда не существовало. Да и рабов эти хозяева не считали за людей. Это сейчас у всех права равные. А тогда…

Про себя лейтенант подумал, что, похоже, зря в Европе отменили курс общей истории. Поэтому и не слышали, и не знают они там подлинной правды про рабство, которое ещё девятьсот лет назад было в той же Америке нормой. И о чём все америкосы до сих пор предпочитают помалкивать. Похоже, стране, провозгласившей себя «светочем демократии», до сих пор стыдно…

– Прикольно. Похоже, их уже тогда доставала проблема перенаселённости – так что одним рабом больше, одним меньше – всё жить посвободней. Так сказать, меньше народа – больше кислорода.

– Нет, Томер, это гораздо позже встала проблема перенаселения – в двадцать первом – двадцать втором. Тогда рабства уже не было. Зато, действительно, имелось двадцать два миллиарда, которых нужно было где-то разместить, и чем-то накормить. А в двадцать четвёртом веке как раз и изобрели преобразователи Вайля. Поэтому и стали активно осваивать космос, искать колонии, расселяться, а на Земле отменили квоты на рождаемость.

– Ну и ладно. Сейчас-то, как посмотрю, так и так не больно-то много желающих «размножиться». Все предпочитают пожить для себя. А дети – это такая… Мягко говоря – головная боль! Вонища. И ответственность.

– Вот именно. Поэтому до восьмидесяти процентов младенцев рождаются в Инкубаториях. И сто процентов – воспитываются в интернатах. Живут в казармах. Встают по звонку, ложатся по звонку. Э-э, да что я рассказываю – как будто вы сами не оттуда! А, говорят, раньше всех воспитывали мать и отец. И это было весело. А не как в армии.

– Опять книжек начитался, Энди? – Расмуссен похлопал капрала по плечу, – Плюнь на эту чушь! Вот, посмотри: меня воспитала мать. И – что? Когда пошёл в начальное, меня там не лупил только ленивый! Потому что не привык я «воспитываться» в коллективе. Имел другие приоритеты. И никто меня за «своего» не принимал до третьего класса. Ну, потом вписался-таки… В социум. А когда учился в высшем – всё уже было чики-пики!