Не Ангел

Это, в общем, очень простой процесс:

ты сначала рушишь всё до руин,

жжёшь к чертям, и на пепелище – лес

новый (может, вырастет до седин).

В том лесу ты заново строишь дом.

Дом – как дом: крылечко, светёлка, печь,

холл просторный, спаленка даже в нём,

и – хозяйка, на ночь вдвоём прилечь.

Всё как будто – заново, набелО:

дом, детишки, кофе, коты, уют,

но по крышу самую замело

душу снегом – птицы в ней не поют.

И идёшь ты к доктору: "Помоги –

дай таблеток, чтобы жилось вкусней,

всё в порядке: дети, друзья, враги –

всё при мне, и только душа – при ней.

Не держала, вроде бы, на цепи –

отпускала: хочешь летать – летай,

не искала камменты по айпи,

не стучалась в вайбер мне или в скайп.

И сама не пряталась под замок,

наблюдая где-то из-за угла,

смог её найти я или не смог,

и сама не лайкала, мол, смогла.

Просто память – тяжестью на душе

(с каждым годом – всё тяжелее груз),

мне бы, доктор, вырезать всё уже,

поздно лишь опомнился я, боюсь"…

Добрый доктор слушает – головой

в такт качает, что-то строчит в тетрадь:

случай ваш, конечно же, не простой,

как же эту женщину вырезать?

Столько лет таблетками – толку ноль,

видно, метастазами проросла,

терапия, батенька – это боль,

да и ампутация – не со зла.

Память так не вылечишь, не схитришь –

будет боль фантомная не слабей,

если с нелюбимой ты ешь и спишь,

эту – незабытую – не убей.

Даже если имя мне – Айболит

(можно лапу/сердце назад пришить

без наркоза – дунул, и не болит),

с ватным сердцем плохонько как-то – жить.

Бросить всё к чёрту

Бросить всё к чёрту.

Купить у барыг пистолет.

Пару консервов закинуть в дорожный рюкзак.

Выйти из дома,

в котором давно тебя нет –

там, где тебя нет, не дом это вовсе, а так…

Кинуть ключи

в старый ящик почтовый пустой –

писем давно он не помнит, лишь только счета

носит сюда почтальон

на фамилию той,

что здесь жила, а теперь здесь живёт пустота.

Прыгнуть в такси:

"Командир, два тарифа, вокзал,

музыку – громче,

вот эту поставь на повтор,

и – помолчи: я уже всё, что надо, сказал,

не пережить мне ещё хоть один разговор"…

В первый же поезд.

На верхнюю полку. Плацкарт.

Бросить рюкзак. Долго ехать. Колёс перестук.

В новую жизнь.

Вникуда. Без дороги назад.

Сам себе – враг. Самый страшный. И сам себе – друг.

Бросив все к чёрту

и старые письма порвав,

выбросив память, как мусор ненужный – в ведро,

утром понять,

что не так уж, наверное, прав,

если она снова в левое лупит ребро.

Выйти на волю

из поезда где-то в полях,

долго идти – от людей, от огней, в темноту.

Плакать от боли,

скулящей в холодных висках.

Выстрелить в сердце,

любившее зря, и не ту.

Бросить всё к чёрту.

Я пью тебя и пью

Я пью тебя и пью, но эта жажда

не отступает – солью на губах

моих засохнет кровь твоя однажды…

Вампир я, но тебе не ведом страх.

Ты вновь покорно подставляешь шею,

и я по капле пью тебя, но жизнь

показывала раньше: не сумею –

сожру тебя. Да, совесть будет грызть –

Но это всё – когда-нибудь попозже,

пока же соблюдаем мы баланс:

я слизываю кровь с атласной кожи,

раз ты мне так беспечно отдалась,

ты – учишься любить, прекрасно зная,

что может быстро кончиться любовь,

когда меня – моя же сущность злая

подставит…

Уходи.

Не прекословь.

Вампирское

Ни ненависти больше. Ни любви.

Ни радости. Но и – ни боли тоже.

Одна лишь жажда.

Клятвы на крови,

пульсируя, текут по нежной коже.

Не выясняя степень правоты –

присасываюсь, жаждою томимый,

и – пью тебя. До дна. До пустоты

в глазах – той, что вчера была любимой.

Ангел

По подушке локоны

разметав,

ангел спит, от жизни

земной устав…

Не на небе синем

в белом облаке –

на руке любимого,

сердца около…

Нимб и крылья сброшены

на порог,

не осудит может быть

мудрый Бог…

Жаркое утро, измятые простыни

Жаркое утро, измятые простыни,

лёгкая слабость, как будто похмелье,

девочка нежная – голая, босая –

попой упругой рассветно алея,

спит по-детсадовски – руки под голову,

змеи волос расползлись по подушке…

Кто б мог подумать, как будет мне здорово

это дыхание мерное слушать?

Нежно целую её меж лопатками,

шрамов не видно – не ангел, и всё же,

ночью – хмельная, погибельно-сладкая,

жажду такой удалить невозможно.

Кажется утром – ребёнка невиннее…

За ночь сплелись наши души и ноги,

падаю в нежность – теперь её именем

счастье своё я зову и тревоги…

Уже всё можно…

Уже всё можно, мне сказал добрый врач —

он слишком пьяный, чтобы вежливо врать,

и осторожно – держись, дружище, не плачь —

налил до края: так веселей умирать.

Комок солёный настырно в горле першит;

не запивая, глотаю спирт, как нектар:

я слишком болен, чтоб просто-напросто жить,

и умираю, а ведь как будто не стар.

И, Бога ради, кому тут легче сейчас?

Лишь я и доктор, и горькой правды глоток…

Скажи, а бляди почём сегодня за час?

Уж если сдохнуть, то пусть хоть хуй в потолок…

Уже всё можно…

Встану добрым ангелом за твоим плечом

Встану добрым ангелом

за твоим плечом —

перепишем набело

песню ни о чём,

и в сценарий жизненный

вставим больше драм

(Смотришь укоризненно:

Больше?!! Нет, не дам!)…

Очень понимающе

улыбнусь в ответ:

голос твой – решающий,

если нет – то нет,

только беспросветная

жизнь без драм и бурь.

Знаешь, несусветная

избегать их дурь —