Не бесите боевых грифонов, или любовь на краю света (СИ)

Я рассмеялась про себя, а на деле зашлась хрипом. На это ушли последние силы – свет померк…

– Джоанна! – почувствовала, как меня подхватили на руки, но открыть глаза так и не смогла. – Джо! Что с вами?

– Заболела, – прохрипела я. – Простудилась.

На то, чтобы сообщить, где именно (у монсеньора в гостях, в камере) сил не хватило. Но дураком Ролан никогда не был, так что… сам догадался.

– Простите, – проговорил он, скомандовав: – Грегори! Брази сюда. Быстро!

– Не надо, – раздался голос Ули. – Я сама справлюсь.

Девочка быстро прошла в аптеку, хмуро ворча себе под нос:

– А сразу меня нельзя было поднять? Горло болит?

– Очень, – прохрипела, любуясь на маленькую целительницу, пока Ролан шёл следом, заботливо прижимая меня к себе.

– Ломота?

Я кивнула.

– Несите Джо в спальню. Только бельё перестелите, кровать наверняка мокрая. И переодеть её надо.

– Хорошо.

– Ришку поднимите , пусть она вам всё выдаст и бежит ко мне.

Меня отнесли наверх, усадили на кровать. Знобило так, что вдруг стало всё равно, происходит вокруг что-то или нет.

– Ришку буди, – ворчал кузен короля. – А то я не догадаюсь, где лежит бельё и сухая одежда...

Спорые, ловкие движения. Без спешки. Без суеты. Мужчина был собран и сосредоточен на том, что делает, а у меня закрывались глаза. Такое… спокойное чувство. Защищённости. Когда ты знаешь, что тебя не бросят. Что о тебе позаботятся.

Последний раз так было, когда бабушка лечила меня от простуды. Удачно сходили на болота за морозной юквой. Эти невыносимо горькие маленькие мясистые ягоды растирают и прикладывают от боли в спине. С наговором так вообще хорошо… Горько во рту. Горько, будто юквы пожевала…

Шкафа в комнате не было – вещи хранились в огромных сундуках. В один из них нырнул монсеньор Ролан.

– Нашёл, – гордо сообщил он, взмахнув ночной сорочкой, словно флагом. – Давай.

Мгновенно стянул с меня мокрую рубашку, натянул сухую.

– Вот и хорошо, вот и умница, – проворковал он, пересаживая меня на сундук.

Затем перестелил постель, да так, словно всю жизнь только этим и занимался. Поморщился, глядя на медвежью шкуру.

– Я думал только у меня в форте такая экзотика, – вздохнул он. Провёл руками: – Готово. Высушил.

И перенёс меня на постель.

Раздался топот ножек. Я привстала, чтобы сказать Уле, что не надо бегать босиком, простыть можно.

– Вы сами? – изумилась девчонка, засовывая в руки монсеньора огромную кружку с варевом и, не дожидаясь ответа, скомандовала: – Пока это, зелье на подходе.

– Почему этот ребёнок считает меня безруким, бесполезным и не приспособленным к жизни? – проворчал Ролан, усаживая меня, как куклу, примостив под спину подушку и поднося к губам питьё. – Обидно, честное слово...

Я сделала глоток. Хорошие пропорции жаропонижающего, укрепляющего. Немного привкуса травы, которой я не знаю. Надо будет спросить, что это.

– Ещё глоточек за здоровье Альфреда, – ворковал Ролан. – А теперь – за нервную систему короля. Нет, Джоан, так не годится… Глоточек надо сделать побольше: нервная система его величеству нужна крепкая. Вот так. Хорошая девочка! Я Альфреду жизнью обязан. Он мне её, эту самую жизнь, у старого короля вытребовал.

Я глотала, морщась и превозмогая боль, вопросительно пожирая монсеньора глазами, давая понять, что то, что он рассказывает, интересно.

– Отца уже в живых не было, и хорошо. Он бы не пережил обвинений в измене. Для него… Для всех Роланов это как… перестать дышать. А смотри-ка, не миновали.

Он продолжал меня поить, но мыслями, очевидно, был уже далеко.

– Мама была плоха совсем, слуги разбежались. И мы впервые в жизни остались вдвоём. В поместье. Пейте-пейте, я всё вижу.

Ролан прижал руку к моему лбу:

– Горите вся. Простите, Джо, меня за камеру. Но вы со своей неуёмностью…

– Вы спасли маму? – прошептала я.

– Да, – он скупо улыбнулся. – Вместе с одной старой целительницей из глухого леса, другие ко мне отказывались приближаться, несмотря на золото и драгоценные камни, которыми я мог осыпать любого. Она единственная, кто не отвернулся, как от прокажённого. Маму, оказывается, отравили. Но мы смогли подарить ей ещё пять лет.

– А что с той целительницей?

– Продолжает жить в лесу. Отказывается переезжать в поместье. Упрямая, как… Может, это отличительная черта всех целительниц? Как думаете, Джо?

Но я уже не слышала. Сквозь навалившийся сон чувствовала, как в меня вливали лекарства, как обтирали, меняли бельё.

Во сне, спокойном и светлом, надо мной склонялись две женщины. Бабушка – как же я давно её не видела – она не приходила в видениях, словно сердилась на меня за что-то. И грустная дама с чёрными глазами, похожая на Ролана… Она что-то беззвучно шептала и гладила меня по голове.

Глаза открылись. Свет не причинял боли, уже хорошо. Не шевелясь, осторожно попробовала сглотнуть… Терпимо. Жить буду. Молодец, девчонка! Такая кроха, а уже… грамотный целитель. Так. Ну раз всё так хорошо, надо попробовать встать.

Повернула голову, приподнялась на локтях, и…

На стуле возле моей кровати, уронив голову на грудь, спал монсеньор Ролан.

– Джо! – мужчина вскочил, мгновенно проснувшись, стоило мне шевельнуться.