Не без вранья

Маяковский и Лиля встретились на перроне, как договорились, через два месяца. Поезд уходил через шесть часов после назначенного по договору срока. Маяковский мог бы увидеть Лилю в 2.30 и злился, что теряет шесть часов, что только в восемь вечера… Во всем этом есть какая-то театральность, не вполне подходящая для взрослых, а больше для подростков. Лиля не была подростком в отношениях, зато она точно знала, что Маяковскому нужна эта театральность, этот драматизм. Но она и сама волновалась.

На вокзал Лилю провожала Рита Райт, она вспоминала, как Лиля была возбуждена, нервно сдергивала шапочку.

Рита Райт: «…Уходя, я обернулась и увидела, как Лиля идет к вагону, а Маяковский стоит на площадке, не двигаясь, окаменев…»

Как только поезд отошел, Маяковский прочел Лиле поэму «Про это».

Лиля: «Прочел и облегченно расплакался. Не раз в эти два месяца я мучила себя упреками за то, что Володя страдает в одиночестве, а я живу обыкновенной жизнью, вижусь с людьми, хожу куда-то. Теперь я была счастлива. Поэма, которую я только что услышала, не была бы написана, если бы я не хотела видеть в Маяковском свой идеал и идеал человечества. Звучит, может быть, громко, но тогда это было именно так».

Звучит, может быть, надуманно: назначая Маяковскому наказание, Лиля договаривалась с ним о том, что он посидит и подумает, но не о поэме.

Звучит, может быть, жестко. Лиля буквально с кровью выжала из Маяковского эту поэму, а стоила ли поэма такого страдания? Лиля была уверена: стихи стоили его слез, этих закапанных слезами страниц дневника, когда он попеременно писал стихи и плакал. Не слишком жестко считать, что, конечно, да, стоила, — поэма гениальная, и здорово, что она есть?..

Но пишет же Лиля, что Маяковский согласился на это «сидение» чуть ли не с радостью. Какая бы «плохая» Лиля ни была, как бы ни мучила Маяковского и как бы ни устала от футуристов, его поэзии она была очень предана и понимала его так, словно была внутри него. Так, может быть, она знала, что поэма стоила такого страдания для самого Маяковского? Что он сам понимал, что с ним происходит что-то неправильное, разрушающее дар, и сам мучительно боялся, что «ничего настоящего не напишет», поэтому сам хотел этих слез, из которых получается его лирика? И решил для себя: он играет в эту игру, это больно, зато будет о чем писать.

Поэма «Про это» вышла с посвящением «Ей и мне». Сначала поэму напечатали в журнале «ЛЕФ», а потом было книжное издание с фотографиями Лили. На одной из фотографий Лиля в пижаме — это, конечно, не то же самое, что сейчас фото в журнале «Плэйбой», но ведь и время было другое, так что это был очень эпатажный поступок — выставить себя на всю страну в пижаме.

Зачем так напоказ, зачем фотомонтажи Родченко? Маяковскому понятно, зачем — он так хотел быть только с ней, а был втроем, и все эти Лилины любовники, вот он и постарался как бы узаконить любовь с ней, показать, что она его, на всю страну.

Если бы Лиля была против публичности, она бы запретила, но она хотела. Конечно, это тщеславие, ну и что? Ее так легко понять — такое торжество: вот она любовь криком на весь свет, в стихах «громко названо имя Лилино», и вот она Лиля! Брик получил всего лишь поэму в мартовский номер своего журнала, а Лиля — славу на века. Эта поэма задала дальнейшие отношения Лили и Маяковского: после такой поэмы у него не будет выхода, не будет Лилиного разрешения когда-нибудь полюбить другую, — Лиля должна навсегда остаться единственной музой.

…Ну и что же это было? Лилино полное равнодушие, издевательство, насильственное выжимание лирики? Поиск идеала, забота о его творчестве? Усталость от ревности, желание удалить его, чтобы любить другого?

Но в любом случае страдания Маяковскому было слишком много. Страшное напряжение сил, слезы, внезапное понимание себя и любимого человека, полное, до донышка, выяснение отношений, все, что кажется началом других, лучших, отношений, на самом деле было про то, как расстаются. Что-то надломилось, прежние отношения не восстановились.

Это был конец или начало конца. Через год Маяковский получил от Лили письмо, в котором она официально объявляла ему о разрыве. Странно и печально вышло, что все страдания Маяковского были не для любви, а как будто только для стихов.

Но письмо будет через год, а пока было купе на двоих в международном вагоне, гостиница в Ленинграде и потом много всего — поездки в Ялту, в Берлин, нежные письма с миллионами поцелуев. При этом роман Лили с Краснощековым продолжался.

Лиля и Краснощеков были очень знаменитой в Москве парой. Если бы это происходило сейчас, их фотографии были бы на обложках всех гламурных журналов, и назывались бы они — самая знаменитая пара сезона, олигарх и… как бы сейчас назвали Лилю, светская дама? Нет, Лиля была бы и сейчас такой же известной и так же просто Лилей Брик, и было бы «олигарх и Лиля Брик».