Не бойся Адама

В Байшада-Флуминенсе ничто не напоминало о ее сельскохозяйственном прошлом. Под щедрыми лучами солнца к небу поднимались лишь клубы пыли и глинобитные стены. На улицах возились босоногие ребятишки. Видно, что они довольно сносно питаются и большинство из них не сироты. Они просто-напросто бедны, бедны до такой степени, которую даже и вообразить трудно, ибо эти люди не жертвы природного катаклизма или расстройства в делах — бедность стала их истинной и, скорее всего, вечной долей. Они родились бедняками, как другие существа рождаются лисами или лошадьми. Для них бедность не состояние, а биологическая характеристика. Они по-своему приспособились к ней. Видя, как дети смеются и улыбаются, гоняя тряпичный мяч, не знаешь, что и подумать. Что это, высшее проявление страдания или парадоксальное воплощение счастья?

Сидевшая на заднем сиденье «форда» Жюльетта прилепилась к стеклу. Она глубоко дышала через нос, но не чувствовала ничего, кроме отдающего лесом запаха кондиционированного воздуха. Ничем не пахнущая нищета показалась ей особенно нереальной. Дети поворачивали головы к машине. Кое-кто бежал за ней, стучал по стеклам и строил гримасы, выставляя напоказ беззубые рты. Устроившийся впереди Хэрроу напряженно смотрел прямо перед собой, как человек, проходящий мимо змеи и боящийся ее разбудить. Зе-Паулу делал устрашающие жесты, стараясь отогнать маленьких попрошаек, но все его попытки вызывали у детей только новый взрыв смеха.

— Это несчастные люди, — объяснял он, старательно объезжая выбоины на дороге, — несчастные и чудовищные. Здесь всегда так: от невинности до преступления всего один шаг. Лет до пяти они невинны, потом начинают курить, нюхать, торговать. И убивать.

За ними все еще бежали выдубленные солнцем бритоголовые чесоточные ребятишки в превратившихся в лохмотья футболках. Жюльетта встречалась с ними взглядом, читая в глазах детей все то, о чем говорил Зе-Паулу: загубленную невинность, трудно переносимую жестокость, почти животную ненависть и добродушие.

— Здесь самые старые лачуги фавелы. С некоторой натяжкой можно даже назвать их домами. Ясное дело, тут все кишит паразитами, и каждый год прибавляется детей с лицами, изуродованными укусами крыс. Но здесь, по крайней мере, есть окна и двери. Когда очередной алкоголик лупит свою жену, он может это делать не на виду у соседей.

Машина ехала по широкой дороге в самом центре Байшада.

— Чем дальше в ту сторону, тем жилища беднее, — говорил Зе-Паулу, указывая на затянутый облаками пыли горизонт. — У самого края кое-кто строит жилища из веток, старых мешков и кусков пластика. Там те, кто прибыл недавно.

— И много сегодня таких?

Зе-Паулу повернул голову, чтобы ответить Жюльетте:

— Тысячи в месяц. Может быть, и десятки тысяч. Они стекаются сюда из внутренних областей, особенно с Северо-Востока.

Он резко вывернул руль, чтобы не раздавить лежащего на земле человека: то ли труп, то ли мирно спящий пьяница.

— Наши города превратились в чудовища. Люди все прибывают и прибывают. Они думают, что тут жизнь лучше, но не находят ничего из того, на что надеялись. Их удел — нищета и преступность.

— Может быть, там, откуда они пришли, выжить вообще невозможно.

Зе-Паулу как-то странно взглянул на Жюльетту:

— Конечно. Там бы они не выжили. В сельской местности число человеческих особей должно соответствовать природным ресурсам. Когда их используют на пределе возможностей, население стабилизируется или сокращается. Это закон Мальтуса. Но здесь закон больше не действует. Правительство не может обречь свои города на голод. Оно их кормит. Ничто больше не сдерживает размножение бедных. Их способность к деторождению и сейчас поражает.

Они съехали на узкую грунтовую дорогу. Укрывшись в тени лачуг, женщины стирали белье в разноцветных пластиковых тазах.

— Мы рассчитываем, что вы сможете обратить эту тенденцию вспять, — сказал Зе-Паулу, посмотрев на Хэрроу. — Это все, на что мы надеемся: повернуть ход событий. Уничтожить смертельную притягательность городов. Восстановить союз человека и природы в сельской местности.

В машине воцарилось неловкое молчание. Жюльетта чувствовала, что мужчин смущало ее присутствие. Ей казалось, они ждут от нее каких-то слов. Ведь и правда, последние несколько дней ее мозг сверлил один-единственный вопрос: «Как?» Как сможем мы изменить ход событий? Что нужно отнять у бедняков и что дать им, чтобы достичь цели?

Всякий раз, когда этот вопрос вставал во весь рост, Жюльетта чувствовала приступ мигрени и тошноту, которая прогоняла все мысли. Последние дни она слишком налегала на таблетки. Она чувствовала какое-то оцепенение, словно плотиной защищавшее ее от приступов тревоги, и не позволяла себе нарушить обязательство полного подчинения. Она исполнит все, чего от нее ждут, лишь бы снова не погрузиться в серые будни монотонного существования.