Не бойся Адама

— Мы не размещаем тут животных, пока не укрепят входную дверь, — хмуро уточнил Рогульский.

Поль читал надписи на стенах. Как и указывалось в докладе, одни располагались выше, другие ниже, одни были выведены печатными буквами, остальные нет.

— Написано по-английски, — заметил Поль.

— Да, но, похоже, это ничего не объясняет. По всей Европе полно групп вроде антиглобалистов, которые пользуются английским. Когда я был молод, здешние противники войны во Вьетнаме тоже кричали: «US go home!»

Поль взглянул на Рогульского. Он с трудом представлял себе, как профессор выкрикивает лозунги против американского империализма. Да, но был ли вообще выбор в коммунистической Польше?

— Что стало с животными?

— Нам понадобилось три дня, чтобы решить проблему. Вся округа кишела мышами, и их пришлось отравить. Крысы сбежались в булочную и вызвали настоящую панику. Обезьяны далеко не ушли, а одна умерла прямо здесь, даже не добравшись до двери. Одни только кошки пропали.

Поль вдруг принял заинтересованный вид и достал из кармана блокнот.

— Итак, есть животные, которых вы не смогли отловить. Как я понимаю, они и сейчас где-то бродят?

— Да, две кошки, — подтвердил Рогульский, пожимая плечами.

— Простите, профессор, но это как раз то, что больше всего интересует мое агентство. Бесконтрольный контакт животных или материалов, используемых для биологических опытов, с природной средой может иметь серьезные последствия. В вашем случае, возможно, животные не представляют никакой опасности, но для полной уверенности мне необходимо точно знать характер исследований и экспериментов, в которых они участвовали.

Рогульский продемонстрировал всем своим видом, что это явно нелепые предосторожности, но долгая жизнь наверняка приучила его подчиняться абсурдным распоряжениям. Властный тон Поля отбил у него желание спорить и, казалось, снял последние подозрения насчет его личности. Все эти контролирующие органы вечно лезут из кожи вон и все-таки попадают впросак.

— Что именно вы хотите узнать? — спросил профессор с видом побежденного.

— Какие работы вы здесь ведете и что в лаборатории представляет опасность.

Рогульский пошарил в карманах и обнаружил, что у него нет сигарет.

— Вернемся в мой кабинет, там нам будет удобнее, — предложил он.

Едва усевшись в кресло, он стал выдвигать ящики стола, нашел, наконец, немного примятую сигарету темного табака и жадно закурил.

Поль скрестил ноги и пристроил на коленях блокнот, готовясь записывать.

— Как ясно из самого названия, — начал Рогульский, — моя лаборатория занимается молекулярной генетикой, если хотите биохимией генома. Не судите о нас по зданию: мы работаем на уровне самых передовых центров.

Рогульский указал на висящие на стене дипломы:

— Вот лишь некоторые из наград, которых мы удостоились. Если вас это заинтересует, я дам вам копии статей из «Нейчур» или «Ланцета», посвященные нашим последним публикациям.

Оттого ли, что профессор вернулся к любимому делу, оттого ли, что перестал сомневаться в Поле, но теперь он уже не сидел с затравленным видом и даже улыбался.

— Прочту с удовольствием, — сказал Поль. — А пока не могли бы вы в нескольких словах очертить основное направление ваших исследований?

— Главная наша тема — это генетическая стабильность, — ответил профессор, чертя по воздуху сигаретой. — Мы хотим понять, почему некоторые живые организмы сопротивляются изменениям, а другие подвергаются частым мутациям на генетическом уровне. Это фундаментальная проблема, от решения которой зависят многие вопросы медицины: появление раковых клеток, сопротивляемость бактерий антибиотикам, изменение областей воздействия вирусов.

— Какой живой материал вы используете?

— Мы не занимаемся вирусами. Для этого потребовались бы специальные устройства обеззараживания и многое другое…

Поль изобразил на лице удовлетворение и сделал пометку в блокноте.

— Мы проводим исследования на двух типах живых организмов. Быстро делящиеся клетки — вроде базовых цепочек костного мозга — мы получаем от разных животных: кошек, мышей, крыс, обезьян.

— Таким образом, сбежавшие животные были донорами клеток. Они не носители каких-либо патогенных веществ. Они не подвергались и генетическим модификациям?

— Нет. Именно поэтому я говорю, что нет повода для беспокойства.

— А второй тип организмов?

— Это бактерии.

— Какие?

— У нас классические методики: все та же вечная колибацилла. Мы также запустили программу на базе холерного вибриона.

Поль резко поднял голову.

— Вы занимаетесь холерой?

— Вы конечно же знаете, что холерная бактерия чрезвычайно устойчива. Во время гигантских пандемий микроб воспроизводил себя бессчетное количество раз, а между тем со времен Средних веков он практически не изменился. Именно эта устойчивость нас и интересует.

— А другие патогенные микробы?

— Да, золотые стафилококки, как раз из-за их способности быстро мутировать. Некоторые штаммы возбудителя дизентерии… Ничего особенно зловредного, поверьте.

— Холера, стафилококк, дизентерия. Вы не считаете их зловредными? Ну ладно. Но это все? Вы уверены?

— С точки зрения потенциально патогенных микробов, да.