Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

— В данном случае — ты, если уж наделён мандатом и облечён доверием. Я во многом согласен с твоими «собеседниками», «защитниками реальности». Ситуация с этой самой реальностью действительно непростая и требует неординарных мер. «Александр» упомянул про «синдром Павла Первого». Доля истины в его словах есть. Ты ведь действительно имеешь в виду… Пусть не табакерку в висок и шёлковый шарфик, но что-то вроде «бунта элит», переходящего в «последнюю и окончательную» российскую смуту. А «защитники» — не боятся. Иван Грозный не боялся, ввёл, когда счёл нужным, опричнину, Пётр, Александр Третий, Сталин, наконец… Да и Ельцин, уже на наших глазах. — В ответ на протестующий возглас одного из друзей Литератор примиряюще улыбнулся: — Только не будем о нравственных оценках. Для каждого времени они свои. Атомную бомбардировку Хиросимы большинство граждан антигитлеровской коалиции восприняли с чувством глубокого удовлетворения. Как в то же время мир рукоплескал победам Красной Армии. Через недолгое время точки зрения на указанные события кардинально поменялись. То же касается и всего остального. Часовой на посту стреляет без предупреждения по нарушителю охраняемой территории и получает награду, не вникая в обстоятельства и личность убитого. Но одновременно казнь по суду безусловного преступника вызывает такие протесты, что фактически отменена в «цивилизованных странах». А американцы плевать на мнение «общечеловеков» хотели, прошу заметить, и проводят «санитарные чистки» и у себя дома, и за его пределами, везде, где можно это делать безнаказанно…

— Мы, кажется, отвлеклись, — сказал Философ.

— Отнюдь, — не согласился Литератор. — Я подвожу вас к мысли, что позиция «защитников» пусть и несколько прямолинейна, но зато рациональна. Если у нас с вами есть какие-то цели и идеалы, нужно проводить их в жизнь решительно и бескомпромиссно. Или бросить вёсла и… Куда вынесет. Одним словом, я за то, чтобы принять помощь кандидатов в союзники. Лучше всего после переговоров создать какой-то совместный координирующий орган. Другого выхода я просто не вижу. Иначе, не исключаю, могу пойти на личную унию с этими ребятами. Если позовут…

Сказано было так, чтобы присутствующим стало ясно — хоть и шутит товарищ, но не так уж и шутит.

— Стоп, — пресёк слишком длинный монолог товарища Президент. — Брэйнсторминг так брэйнсторминг. Твоя позиция ясна. Кто присоединяется?

С теми или иными оговорками позицию Литератора разделило незначительное, но большинство. Категорически против были Финансист, Юрист и, что показалось удивительным, Контрразведчик. Резоны двух первых были ясны и во многом совпадали с точкой зрения Президента. Угроза краха кое-как отлаженной экономической системы, серьёзные проблемы с важнейшими зарубежными партнёрами, почти тотальный слом всей правоохранительной и правоприменительной системы и полная неясность, что удастся выстроить взамен и удастся ли вообще хоть что-нибудь при нынешнем внутреннем и международном положении. Запаса прочности у страны почти не осталось.

Но вот Контрразведчик… Казалось бы, ему следовало обеими руками ухватиться за предложение «комитета». Неограниченные ведь возможности открываются.

Президент так и спросил.

— Ребята правы, — ответил тот. — С запасом прочности у нас плохо. Зато имеется масса желающих организовать десяток «цветных революций» сразу. И технически это не такая уж сложная задача. Особенно если и «друзья» захотят сыграть на этом поле. Ты ведь об этом тоже думал, признайся.

Немедленно вставил очередное слово Философ:

— Коллега просто боится конкуренции. С теми методиками, что якобы доступны «защитникам», ему и его структурам, как бы он лично к ним ни относился, в новых условиях светят только вторые, а то и третьи роли — мальчиков на подхвате и на побегушках. Вдобавок все наши разведки и контрразведки сами станут объектами наблюдения и разработок. Я правильно понял?

— И это правильно, — не стал кривить душой тот. — Такой «союз» непременно низведет нас до роли марионеток. Нам всем будут что-то сначала подсказывать, потом рекомендовать и, в конце концов, просто предписывать. И самостоятельности у нас в итоге не останется никакой, и способов противостоять давлению — тоже.

— А сейчас они есть? — осведомился Литератор. Казалось, ему диспут доставляет истинное удовольствие. Да так оно и было. Он оказался в своей стихии: всё, что раньше представлялось лишь играми разума его самого и «собратьев по перу», сейчас явилось совсем в ином свете. Будто бы богослов вдруг наяву встретился с объектами своей схоластической деятельности. И всем стало абсолютно ясно: нет больше у него другой цели, как вступить в личный контакт с «защитниками», по воле Президента или вопреки ей.