Охранника слегка смутило то, что никто не пытался «качать права» или предлагать деньги. Ляхов просто посмотрел на него молча, но очень недружелюбно, а Миша, сверкая очами, извлёк из кармана сотовый телефон и начал звонить не то менеджеру зала, не то сразу хозяину, приговаривая: «Ты у меня, придурок, здесь последний час дорабатываешь, выгоним, на хер, без выходного пособия и характеристику напишем, что не во всякую тюрьму возьмут, только в дурдом без очереди…» Парень сообразил, что «напоролся», отомкнул турникет и начал бессвязно извиняться, ссылаясь только что не на трудное детство и медные гроши…
Волович оттолкнул его животом и с трудным полупоклоном пропустил вперёд Вяземскую, на которую он только и смотрел, теперь – «с задней полусферы», как лётчики говорят, справедливо полагая, что Вадим Ляхов и так никуда не денется.
«Зачем он её привёл?» – свободной от грешных мыслей частью сознания пытался просчитать Михаил, потому что мозги всю жизнь использовал по прямому назначению, и обозвать его можно было почти любым
Вот и сейчас Волович сообразил, что вызывающе «неупакованная» девица сопровождает «паранормального Ляхова» не случайно. Другой человек, из тех, кто заседает на верхних этажах банков и концернов, сверкающих черным и медным стеклом неподалёку отсюда, значащийся в списках Форбса хотя бы и в рубрике «и др.», которому потребовались бы услуги Воловича, для повышения статуса (или чтобы внимание
Вадим же явно не из тех, и девица (тем более – «с другой стороны шарика», американка то есть) ему нужна с какой-то весьма утилитарной целью. Да и об эпатаже, если на то пошло, у Ляхова должно быть своё, тоже нестандартное представление.
Волович отдавал Фёсту должное, без особых комплексов признавая его превосходство в очень многих вопросах.
Они прошли мимо бара, в котором тянули пиво несколько «офисных мальчиков» из ближайших контор, оставили справа гостеприимно распахнутую дверь в двухсветный[53]
общий зал, углубились в узкий извилистый коридор с полом, затянутым шинельным сукном. Приученный к современной архитектуре Фёст, оказываясь в старинных зданиях, никак не мог понять идей и принципов тогдашней планировки. Вадим отметил, что и бармен, и двое стоявших у входа в зал официантов поприветствовали Воловича жестами, изобразив на лицах крайнее радушие, но не подошли и ничего не спросили.Сильнее запахло кухней. Причём – хорошей.
За очередным поворотом Волович толкнул одну из неприметных дверей, и они вошли в небольшой, всего на два четырёхместных столика, кабинет, или «банкетный зал». Один столик уже сервирован, как для светского приёма, «на шесть хрусталей»[54]
. Да и в остальном зальчик оформлен весьма недурно, как бы с намёком, что и советские времена кончились, и «лихие девяностые». Пора понемногу к «нормальной жизни» привыкать.– Молодец, Миша, – сказал Ляхов, не выразив никакого удивления. В телефонном разговоре речь шла насчёт посидеть в пивной или журналистском баре на первом этаже офиса. А тут вдруг такое. Неужто репортёр приличный гонорар получил? Ну-ну. Он уселся в полукресло лицом к двери и предоставил Воловичу поухаживать за дамой. – Угадал моё настроение. Или ровно настолько себя передо мной в долгу чувствуешь?
Волович успел предложить Людмиле место напротив себя, чтобы постоянно видеть её лицо, а также отражение фигуры в сплошном, от потолка до пола, зеркале.
Скрытые за драпировками динамики воспроизводили щемящие и волнующие мелодии шестидесятых годов в исполнении Фаусто Папетти.
– Умели тогда музыку делать, – сказала Вяземская. – У нас немного не такая, но тоже для души, не то что сейчас.
Волович на это «у нас» не обратил внимания, отвлечённый вопросом Фёста:
– С прослушкой тут нормально?
– Чисто, – прижал пухлые руки к груди Михаил. – Здесь такие гости бывают, что за подобные шуточки можно огрести по полной. Да и техника теперь у всех, сканеры, глушилки…
– Вот и хорошо. Теперь выключи свой диктофон и положи на стол. А то у Люды с собой такая «техника», что от аппаратика оплавленный корпус тебе на память останется и ожоги, требующие стационарного лечения.
Волович торопливо вынул из нагрудного кармана диктофон.
– Всё, что нужно и можно записать, я тебе продиктую, а два часа бессвязного разговора всё равно правильно не расшифруешь. Сапёр сколько раз в жизни ошибается? – вдруг спросил Фёст.
– Один, – удивился Михаил.
– Неправильно. Два. Первый раз – когда решает идти в сапёры. Журналист – то же самое.
– Ты меня даме представлять будешь? – ушёл от темы Волович.