Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер

— А почему вы сказали — «конфедерация»? Отчего сразу не «Федерация»? Или просто — «двуединая монархия» вроде бывшей Австро-Венгрии. Нераздельно и неслиянно. Каждая из Россий будет считаться по отношению к другой «заморской территорией», с равными правами «суверенных правителей» и общим, объединяющим всех подданных «высшим законом».

Людмила слегка увлеклась. Подобных деклараций ей Фёст произносить не поручал. Но ей нравилось мыслить геополитически гораздо больше, чем любой из подруг. У Фёста, наверное, нахваталась, а скорее — у Секонда. С виду (не сейчас) — типичная «блондинка», а в душе не то Екатерина Великая, не то Маргарет Тэтчер.

Она не сразу заметила, что Анатолий смотрит на неё как-то слишком пристально. Ни её словами не мог быть вызван такой взгляд умудрённого двадцатью годами репортёрской деятельности и жизнью в «серпентариях», именуемых «редакциями», человека, ни нынешней внешностью.

— Зачем форсировать события? — мягко спросил он. — Мы не дошли даже до нормального союзнического договора. Всему своё время. Будем делать всё от нас зависящее в рамках возможного. Но я сейчас хотел спросить о другом, если вы не сочтёте это нескромностью. Наш друг Леонид, когда писал записку, был слегка «подшофе»[33]?

— Не знаю ваших градаций, но три больших рюмки коньяка за завтраком он выпил.

— Для него это и есть «подшофе». Не пьян, но в слегка приподнятом состоянии мыслей. Иначе он не написал бы следующей, непосредственно к делу не относящейся фразы, позвольте я процитирую: «Остерегайся чар Л, с которой ты сейчас общаешься. Она, как и её подруга, — настоящие Цирцеи[34]. Это приятно, но отвлекает от работы».

Людмила засмеялась. Анатолий печально вздохнул.

— Мне бы хотелось увидеть вас в истинном облике. Ваш грим безупречен, но нельзя на него полагаться, сидя полчаса на расстоянии вытянутой руки от такого прожжённого журналюги, как я. Моя профессия — видеть людей насквозь и при нужде выворачивать наизнанку. До самой души, если она есть. Ваша маскировка годится на улице, в метро, в обществе поглощённых только собственными интересами и заботами людей. Я не хвалюсь, но я — проницательный человек. Что тут первично, профессия или генотип, рассуждать не будем. Вы сумели «держать маску» ровно семь минут…

Анатолий снова взглянул на часы. Это у него было вроде нервного тика или профессиональная привычка — контролировать текущее мимо него время с точностью плюс-минус пять минут. Мало ли зачем пригодится.

— Неужели? — Вяземская состроила одну из самых неприятных гримас, допускаемых обликом.

Теперь засмеялся Анатолий:

— Всё! Наваждение давно закончилось, и ваши попытки «продолжать роль» выглядят как прощальный монолог Офелии в исполнении доярки из колхозной самодеятельности. Даже если бы я не обладал собственной наблюдательностью, слов такого Казановы, как наш Лёня, да ещё сказанных в подпитии, вполне достаточно. Невозможно представить камрада Мятлева, специально, подчёркиваю, специально предупреждающего своего друга, втянувшегося в авантюру с неясными последствиями, не об опасности от настоящих врагов, а о той, что исходит от чар вполне неприятной женщины.

Тут вы очень здорово в стиль моего восприятия попали. Я даже в метро стараюсь на таких, как вы сейчас, не смотреть в целях сохранения душевного равновесия. И сразу крепко задумался, искоса вглядываясь в сидящую передо мной мымру — что бы Лёнины слова могли значить? Шифровка, да?

Боже ж ты мой, думаю, фигура у этой барышни обалденная, никаким прикидом не скроешь, а жесты, голос, интонации, взгляд!

Просто поразительно, как едва ли не впервые попавшая в наш мир молодая девушка сумела сконцентрировать в своём облике почти весь негатив нынешней жизни. Разве что у вас нашёлся очень талантливый консультант. Одному он вас не научил — некрасивая, потрёпанная жизнью тридцатилетняя женщина не в состоянии говорить голосом, от которого хочется «достать чернил и плакать». В какой-то момент почти физически захотелось потянуться рукой и сорвать с вас эту нелепую маску…

— И увидеть прекрасное лицо принцессы из сказки, — продолжила Людмила. — Увы, ничего не выйдет. Что есть, то есть, остальное — плод вашего излишне художественного воображения. О Мятлеве ничего не могу сказать — он у нас действительно нашёл себе девушку по вкусу. Но даже она — не Цирцея. «Валькирия», при условии, что Леонида можно считать героем…

Разговор увял, обсуждать больше было нечего, раз собеседница решительно от этой темы уклонилась. Анатолию, в конце восьмидесятых годов отдавшему на чёрном рынке больше месячной зарплаты за двухтомник «Мифы народов мира» и досконально его изучившему, намёк на «валькирий» и прочее, с ними связанное, даже несколько испортил настроение.