Не бойся, это я!

В таком состоянии — и с такими намерениями — прибыли в Москву. Познакомились с Тариком. Поговорили с ним, обсудили то, другое. Приглядывались друг к другу. Он показал своих животных — почудилось что-то непонятное в его отношении к животным, что-то не совсем обычное для дрессировщика. Ту сцену, заключительную, пока не обсуждали.

Выбрали место для съёмок — неширокое безлюдное шоссе, подмосковный великолепный лес кругом. В транспортных клетках привезли медведей, собак.

Надо было снять медведя на свободе. Обтянули сеткой большой участок леса. Тарик поочередно то с Микой, то с Фенькой находился внутри вольера, остальные снаружи. И вот Фенька разошлась, разбегалась и с ходу, легче кошечки, со скоростью, всех удивившей, взлетела на сосну.

Обратно она слезала медленно, с оглядкой и не в вольер, нет — по ту сторону сетки, где находилась группа.

Сетка шла по холмам, оврагам, кустарникам, и Фенька носилась вокруг, то скрываясь, то показываясь, весёлым галопом проскакивала мимо людей.

Тарик и не подумал покинуть своё место в центре ограды. Он только командовал оттуда:

— Не двигайтесь! Стойте кучей! Никаких резких движений!

Потом добавил:

— Не двигайтесь, всё равно догонит.

Он произнёс это, кажется, серьёзно, но с какой-то особой интонацией, и, точно в тон ему, откликнулся режиссёр.

— Слушай, — взмолился режиссёр, — возьми меня к себе!

— Нельзя, — отвечал Тарик, — места мало. Метраж не тот.

— Может, я в клетку залезу, пока она свободная, — просил (не жестикулируя, без резких движений) режиссёр, — в клетке, знаешь… как-то спокойнее.

Оба уже открыто смеялись.

Некоторое напряжение Тарик уловил, но не мог он не оценить способности шутить в такую минуту. Да и вся группа… Неплохо они держались, это он заметил.

Затем понадобилось снять берлогу, видневшегося в ней зверя и собак, рвущих ему шкуру. Тарик нашёл место на откосе, под корнями старой сосны. Пока углубляли яму, он заметил, с каким интересом поглядывает Мика, и понял, что яма ей нравится. Открыл клетку, и Мика побежала прямо к берлоге. Уж она там трудилась! Она рыла, выкидывала землю, исчезала и выглядывала…

Медведь в берлоге был снят.

Пустили и натравили собак. Не на Мику, избави боже, о таком чёрном деле никто и не заикнулся! Мику водворили в клетку, а в берлогу залезли люди с полушубком. Выставляли, наружу мехом, полушубок, его драли собаки. Тянули с таким азартом, что вырвали из рук и с триумфом понесли свою добычу. Это показалось так смешно, что все захохотали.

— В нашу уставшую группу, — говорил рассказчик, — парень этот внёс милую атмосферу, совершенно новую, непривычную. Всё у нас переменилось. Вечерами в гостинице смех, оживление. Раздражённости как не бывало. Утром мы приезжали в лес. Он уже ждал нас, такой весёлый, бодрый, что-то уже придумавший… Бесконечно изобретательный! Он был, по существу, режиссёром всех «звериных» сцен, подсказывал, с каких точек снимать, придумывал, как обойтись с медведем, чтобы сцена получилась…

— Мы смотрели на него открыв рот и слушали открыв рот. Никто не представлял себе таких отношений между человеком — причем профессионалом и зверем. Он, понимаете, совершенно не противопоставлял им себя. Дрессировщиком его можно назвать лишь условно. Как-то получается, что он среди зверей — старший и одновременно равный… Мне было неловко за себя, вдруг признался рассказчик, — я с таким самозабвением работать не умею. Настоящее творчество!

Вот один эпизод. Девушка очутилась в берлоге, надвигается рассвирепевшее чудовище с развёрстой пастью. Вот уже зверь и актриса сблизились («Не бойтесь, она не тронет». — «А я и не боюсь! Я только сначала боялась»). Смельчак бросается между ними (актёр уступает место дублёру, а дублёр — Тарик). Предстоит схватка, и Мику заменяют Фенькой.

— Почему, — ещё раньше спрашивала я Тарика, — ты не с Микой боролся? Фенька всё-таки взбалмошная.

— Зато Фенька полегче. Мика насядет, так выдох получается, а вдох почему-то не получается…

Группа наготове. Сейчас будет самое опасное. Тарик (в костюме героя) начинает заигрывать с медведицей. Он подталкивает её, щекочет по носу, замахивается — и она замахивается. Фенька входит в игру. Тарик обхватывает её, она берёт его в свои медвежьи объятия. Валит. Они катаются по земле. Идёт торопливая съёмка. Люди напряжены. Зверь увлёкся. Человек стиснут, спеленат медвежьими лапами.

— Мы увидели, как Тарик замер, его поднятая свободная рука замерла, потом чуть дёрнулась — едва уловимое судорожное движение боли… и крик: «Топуш!» Я не говорил вам, у него великолепный пёс, огромный, умнейший. Летит пёс, вмиг хватает медведицу за ухо, она — на него, пёс бежит, уводит её… Тарик встаёт. Он расправляет плечи, спину… с усмешкой… Не знаю, есть ли в кино ещё кто-нибудь, работающий с медведем без, хотя бы, намордника.

— Ну, а убитого медведя, — спросила я, — как же вы снимали?