Не бойся любви

Дженни кое-как привела себя в порядок и вызывающе уставилась на людей, которые в свою очередь глазели на нее. Теперь, когда драка была кончена, руки у нее начали дрожать. Если бы тот ковбой не вмешался в потасовку, второй кузен уволок бы Грасиелу. Она, Дженни, была близка — так близка! — к тому, чтобы девочку у нее отняли. Дрожь пробежала у Дженни по спине.

Ну ладно, ведь этого не произошло. И она получила урок. Маргарита вовсе не преувеличивала, когда предупреждала о том, что кузены опасны. Они и в самом деле хотели заполучить Грасиелу, и после того, как Дженни воочию увидела Луиса и Чуло, она уже не сомневалась, что любой из них мог бы утопить Грасиелу или пристрелить ее где-нибудь в овраге и удалиться без всяких угрызений совести.

— Чем это ты занимаешься? — задала она вопрос, услышав, что девчонка что-то негромко бормочет.

— Я молюсь, чтобы поезд потерпел крушение и тебя убило, тогда кузен Чуло и кузен Луис приехали бы за мной и увезли домой.

— Ты это видишь? — показала Дженни на подсыхающую ссадину у себя на щеке. — А это? — она приблизила к девочке глаз, который с каждой секундой распухал все сильнее. — Я заработала их в драке с твоими вонючими кузенами, чтобы они не забрали тебя и не убили.

Маленькие плечики Грасиелы вздрогнули от страха и недоверия.

— Мои кузены никогда меня не тронут. Они приехали спасти меня от тебя и взять домой к тете.

У Дженни отвисла челюсть, а сердце вдруг упало и словно бы ударилось о деревянное сиденье. Она знала ответ, но тем не менее задала вопрос:

— Разве мама тебе ничего не сказала о твоих кузенах?

Когда Грасиела вместо ответа только молча уставилась на нее, Дженни вздохнула и закрыла глаза. «Маргарита, ты мерзкая трусиха».

Но с другой стороны, Маргарита и без того взвалила на малого ребенка тяжелый груз. Наверное, она сочла достаточным, что ей пришлось рассказать девочке о расстрельной команде и о чужой женщине, которая должна отвезти Грасиелу к незнакомому ей папочке. Было бы слишком — сообщать шестилетней девчушке, что ее добрые кузены хотят ее убить. А может, Маргарита сомневалась, верно ли она сама оценивает положение вещей. Кто знает?

Дженни перевела дыхание.

— Ладно, слушай, как обстоит дело. Луис и Чуло раньше любили тебя, а теперь не любят. И хотят тебе зла. Мне надо уберечь тебя от них.

Глаза Грасиелы наполнились слезами.

— Ты нехорошая, если говоришь так, — прошептала она. — Мои кузены любят меня. Кузен Луис дарит мне подарки, а кузен Чуло катает на своей лошади. Они никогда меня не обидят. Ты врешь.

Дженни крутанулась на сиденье и схватила Грасиелу за плечи. Схватила и трясла до тех пор, пока у той не застучали зубы.

— Слушай меня! Я не вру. Никогда. Если Дженни Джонс что-то утверждает, значит, так оно и есть. Ты вовсе не обязана меня любить. Можешь называть меня как угодно. Можешь молиться, чтобы Бог меня наказал. Но не смей, никогда не смей называть меня лгуньей. Ты поняла?

Грасиела отшатнулась от горящих глаз Дженни.

— Твоя мама могла выбирать по крайней мере из дюжины людей того одного, кто отвез бы тебя к отцу. Но она выбрала меня. И выбрала потому, что я никогда не лгу. Она не попросила об этом твоих поганых кузенов, потому что знала, что они хотят тебя прикончить. Так она мне сказала. И ты просто подумай об этом немножко.

Поезд отсчитывал милю за милей, и Дженни начала успокаиваться.

— А почему мои кузены хотят меня убить? — слабым голоском спросила Грасиела, подняв на Дженни глаза, которые казались слишком большими для ее личика.

— Все дело в деньгах, в больших деньгах. Если ты умрешь, твои кузены получат много денег.

— Разве моим кузенам деньги нужнее, чем я?

— Твоя мама так думала, и теперь я вижу, она была права.

— Это…

Дженни только глянула — и девочка опустила голову. Слезы закапали на тесно сжатые руки, которые лежали на коленях.

Дженни с минуту подождала, пока потекли и сопли.

— У тебя есть носовой платок?

— Я… его… потеряла.

Дженни нагнулась, оторвала еще клок от нижней юбки и вручила его Грасиеле.

— Вытри нос.

— Спасибо.

— Вот что, малышка, я понимаю, что тебе сейчас тяжело. Ты потеряла маму, твои кузены хотят тебя убить, ты не знаешь, куда едешь и кто тебя ждет, и ты ненавидишь меня… — Дженни перечислила все это, и жизнь ребенка предстала даже перед ней в самом мрачном свете. — Ну ладно. Тебе выпал нелегкий жребий. Но так уж вышло. Придется разыгрывать те карты, которые тебе достались. И плакать незачем. Слезы и сопли ничего не изменят.

Девочка молчала. Она сидела, опустив голову и касаясь пальцами золотого медальона на груди.

Часом позже по проходу между сиденьями прошел человек, который продавал сильно промасленные тортильи, начиненные чем-то обжигающе-острым. Первый же откушенный кусок опалил Дженни язык и вызвал слезы на глазах.

— Ты не плакала, когда умерла твоя мама?

Дженни успела забыть, что говорила Грасиеле о своей ма.

— Нет, не плакала. Когда она умерла, меня с ней рядом не было. Но если бы довелось тогда быть с ней рядом, я бы все равно не заплакала. Моя мамаша была злющая, как змея. И похожа была на змею.

— Так не бывает! — возразила Грасиела, широко раскрыв глаза.