Не бойся, мама !

Вдруг от толпы отделяется парень и медленно, как бы нехотя, будто ничему и не радуясь, направляется к девушке... Потом на улицу выплескивается нескончаемый девичий поток. Красивые, стройные, с волосами черными, светлыми, желтыми, серебристыми, каштановыми, красными и даже синими, они идут, постукивая каблучками туфель, мокасин, сапожек, в коротких платьях, с перевешенными через плечи сумками всех цветов и фасонов. Пестрый, благоухающий девичий поток сливается с другим потоком.

Это ожидавшие их парни - в темных пиджачных парах, белоснежных сорочках. Соединившись, два потока текут по широкой и красивой улице, потом на площади возникав ет водоворот, который затем растекается небольшими струйками по бесчисленным улочкам, переулкам, тупикам.

- Здравствуй, Дадуна!

Она удивл-енно взглянула на меня и не узнала. Я снял фуражку, неловко улыбнулся.

- Ой, Джако! - вдруг вскрикнула она, обняла меня, поцеловала в щеку. Откуда? Как? Боже мой, какой ты смешной! Ну-ка надень фуражку!

Я повиновался.

- Генерал!.. Настоящий генерал!.. Хороший наблюдательный пункт! Ха-ха-ха! - звонко расхохоталась она. Вокруг нас, замедляя шаг, улыбались прохожие.

- Даду, уйдем отсюда, неудобно, - попросил я, взяв ее под руку.

- Пойдем... Скажи, когда ты приехал?

- Утром.

- Надолго?

- На неделю.

Дадуна опять окинула меня оценивающим взглядом с ног до головы и прыснула:

- Зеленый генерал!

- Даду, как ты живешь? - спросил я.

- По-старому, - ответила она.

- Как по-старому?

- Так. Занимаюсь, крашу волосы и глаза, подвожу брови, хожу в кино...

- Еще?

- Еще читаю книги... Летом ездила в Польшу по туристской путевке. Что еще? Танцую, пою, иногда пью - в гостях, конечно...

- Что ты делала эти полтора года?

- Я же рассказала тебе, - удивилась она, - что еще должна была делать?

- Меня не вспоминала?

Дадуна задумалась.

- Скажи, не вспоминала меня? - повторил я.

- Тебя?

Дадуна высвободила руку, отошла в сторону и молча уставилась на меня. Сумка на длинном ремешке, которую она держала в руке, раскачивалась ритмично, словно маятник часов, и, задевая лакированный сапожок, отсчитывала секунды: раз, два, три... Раз, два, три... Вот черт, опять солдатская привычка - раз, два, три...

- А ты вспоминал меня? - вдруг спросила она, придержав раскачивающуюся сумку и опустив голову.

- Что же я делал? Конечно, вспоминал... - Я покраснел. Слава богу, Дадуна не заметила этого.

- Почему не написал хоть одно письмо? - тихо спросила она.

- Не люблю писать, Даду! - сказал искренне.

Она улыбнулась:

- Врешь! Девяносто девять процентов всех писем на свете пишут солдаты! Как-то мой портрет напечатали на обложке нашей "Женщины" ["Женщина Грузии" - название журнала], и знаешь, я получила семьсот солдатских писем! А ты говоришь...

- Дадуна, клянусь тебе, я даже деду не писал!

- Ладно, ладно, пошли... Если ты не видишь разницы между дедом и мной, о чем с тобой говорить! - Она взяла меня за руку и увлекла вперед.

- Даду, мне казалось, что после Джвари...

- Что после Джвари?

- То, что после Джвари письма не имели особого значения...

- Это почему же? Что случилось на Джвари? Мы повенчались там, что ли?

- Я думал, что...

- А я думаю, что после Джвари на все был поставлен крест! [Джвари по-грузински крест]

- Хорошо! - воскликнул я. - Допустим, я виноват, я осел! Но ты? Почему ты не писала? - Я схватил Дадуну за плечи. От неожиданности она выронила сумку.

- Почему, почему... - Она подняла сумку и медленно пошла вперед. Я последовал за ней.

Часы университета показывали без десяти двенадцать.

Дадуна пересекла улицу и пошла вниз по Варазисхеви.

- Дадуна!

Она остановилась.

- Дадуна!

Я повернул ее лицо к себе. Красивые раскосые ее глаза были полны слез.

- Прости меня, Дадуна, прости, если любишь меня! - взмолился я.

Она отрицательно покачала головой.

- Даду, моя Даду! - Я обнял Дадуву, привлек к себе и стал осыпать поцелуями ее глаза, щеки, губы, шею. Она стояла с опущенными руками, расслабленная, холодная, и молчала.

- Р-р-разойдись! - услышал я вдруг строгий окрик.

Я быстро разжал объятия и огляделся. В университетском саду, у самой лестницы, на скамейке сидели и хохотали четыре парня. Я собрался было отчитать их, но потом вспомнил, что как-никак я человек военный и на мне солдатская форма, поэтому я весело помахал парням рукой и побежал догонять Дадуну. До самой площади Героев никто из нас не проронил ни слова. Первым нарушил молчание я.

- Возьмем такси. - Я положил руку на плечо Дадуны. Она покорно остановилась.

- Даду, скажи мне что-нибудь...

- Что тебе сказать, Джако? - взглянула она на меня.

Я уловил в глазах Дадуны грусть, а голос ее прозвучал так странно, отрешенно, что я понял: в эту минуту ей было безразлично, о чем я спрошу ее или что она ответит мне. Я испугался.

- Даду, - прошептал я, - ты любишь меня?

- Не знаю, Авто, не знаю...

- А все же, любишь или нет?

- Ты как думаешь?

- Я ничего не думаю, ничего не знаю! Скажи; любишь?

- Нет!

- Не верю!. - вырвалось у меня, и я сам удивился:

почему, собственно, ей не верить?

- Ну, тогда люблю! - улыбнулась она.

- Неправда!

Дадуна пожала плечами: