Не будь дурой, детка!

Шеф появился в дверях и минуту — две любовался ими. По — другому и не скажешь. И Горянова чувствовала его взгляд всей своей кожей, и этот взгляд волновал ее, заставляя сердце биться неровно и быстро.

Даринка понесла в дом последнюю тарелку, когда Роме снова позвонили. Он, уже занятый разбором стола, попросил:

— Дарин, принеси, пожалуйста, мой телефон, я его на кухне оставил.

— Угу! — кивнула Даринка и пошла в дом.

Звонок разрывался, требовал, кричал, разве что ногами не топал.

Горянова взяла его в руки, и дисплей снова ожил, вибрируя, бросая в пространство музыкальный крик и яркую надпись: Зайка.

Даринка была совсем не готова это увидеть. Совсем не готова. Только не сегодня… Где — то внизу живота скрутила мгновенная боль. Девушка задохнулась, пытаясь привести мысли в порядок. «Он ничего мне не обещал! Он ничего мне не обещал! Мы ведь не встречаемся!» — билась в мозгу, пытаясь прорваться к душе, спасительная, охлаждающая мысль. Но боль, боль была слишком сильной. Слишком осязаемой. Потому что надежда была… Эта подленькая, мерзкая надежда… Слезы, не спросясь хозяйку, брызнули из глаз.

«Стоп!» — приказала себе через минуту Горянова и твердо вытерла соленые капли. Крепко взяла в руки телефон. Вздохнула, приводя свои мысли и чувства в порядок. И вышла на порог. Она шла к Ромке, совсем не замечая, что на веранде почему — то прибавилось на одного человека. И лишь подойдя совсем близко и протягивая Савелову телефон осознала, что все молчат. Она медленно обвела всех собравшихся взглядом.

— Лев Борисович? А что вы здесь делаете?

Тот жестко и твердо ответил:

— Девочку свою приехал домой забрать.

И заторможенная Горянова не сразу поняла, что он говорит о ней. Ситуацию спасла Зайка, снова громко и настойчиво позвонившая. Савелов перевел хмурый взгляд на дисплей, потом на Горянову, на ее блестящие от слез глаза и потянулся:

— Дарина… Это…

Но девушка уже не слушала. Она прощалась с семьей, ледяными руками снимала кофту, передавая ее Катарине.

«Как вовремя!» — мелькнула здравая мысль.

— Пойдемте, Лев Борисович! Пора и честь знать.

И обернувшись, постаралась вложить искреннюю благодарность в прощание:

— Спасибо вам за сегодняшний день! Он был прекрасным! Я была очень счастлива сегодня… со всеми вами познакомиться…

И потом с огромным трудом посмотрела на ошеломленного Романа и с явным усилием выдохнула:

— До понедельника, Роман Владимирович! Спасибо вам…

На большее ее не хватило…

Глава 20

Горянова пережила удар стойко. Вот только в машине Егорова не удержалась, а заплакала, но сделала это очень — очень тихо, просто проглатывая скатывающиеся слезы. Злой Егоров попытался разговаривать, но Горянова закрыла глаза, ни на что не реагируя и ни на что не отвлекаясь. Когда он привез ее домой, Даринка, прежде чем выйти, сказала:

— Я буду встречаться с вами, Лев Борисович, если вы не передумали. Спасибо, что подвезли.

И ушла. Входя в подъезд, она подумала: «Хорошо, что сегодня суббота. Отосплюсь!»

В понедельник утром Горянова проспала на работу. Обычно ее организм срабатывал, как часы, и подскакивал ни свет ни заря, но после абсолютного сонного воскресенья (потому что с душевными ранами нужно поступать, как с болезнями, а, по меткому выражению Веры Григорьевны, «болезню, девки, нужно заспать») внутренний будильник был основательно сбит. Даринка проснулась часов в десять. И не ужаснулась, а спокойно пошла пить чай и готовить нехитрый завтрак, мудро рассудив: ну что Савелов ей сделает? Не уволит же, в конце концов.

За вчерашний день Горянова многое передумала, даже свою реакцию на Зайкин звонок разобрала по частям и была вынуждена признать — она влюблена в Савелова. Глупо, странно, неожиданно и безнадежно. И эта любовь была совсем не похожа на ее прежние увлечения, потому что в ней не было эгоизма. Совсем. Да, Горяновой хотелось, чтобы Ромка тоже любил ее в ответ, сильно, очень сильно хотелось, но выше этого почему — то было стойкое ощущение, что он имеет полное право не любить ее. И каждый раз, когда она произносила это, — внутри все сжималось, но опять со стойкостью оловянного солдатика Даринка продолжала повторять — это его право — не любить! А что до ее чувств… она как — нибудь справится. А Ромка пусть будет счастлив. С зайчиками, рыбками, ежиками, со всем своим зоопарком. Главное признать твердо: она не нужна ему… Она просто не нужна ему! Не будет же Горянова, в самом деле, бороться за мужчину, придумывая ходы и многоходовки, отбивая, карауля, соблазняя… нет, это не для нее. Гордость, противная горяновская гордость не соглашалась на вымаливание и унижение. Что ж, она будет любить на расстоянии, раз ничего другого не получается. Будет смотреть на него, любоваться утайкой и в открытую, восхищаться втихаря и не скрываясь… Чем честнее, тем лучше. В глазки его красивые будет смотреть каждый день… Мазохистка, блин. Извращенка… Идиотка! И угораздило же! Вот когда не к добру вспомнишь потерянную Резенскую с ее больной любовью. Главное, чтобы другие не особо замечали.