Не будите Гаурдака

Гаурдак повеселел еще больше, не догадываясь, что в исполнении Сеньки эта же самая фраза с точно таким же значением звучала бы как «ЩАЗ!»

Друстан, жених Эссельте, оставшийся в Гвенте, не уставал ей повторять: если не понимаешь какого-то правила, но думаешь, что оно верно, попробуй применить его ко всему, что придет в голову. А так как в хорошенькую белокурую головку Эссельте приходило всегда много всего самого разнообразного, а мудреные философские, математические и медицинские правила пониманию, в основном, поддавались крайне неохотно, то недостатка в практике у ней не было.

Гвентянка нахмурилась, закусила губу, оттолкнула нервно заторопивший ее голос в сторону и задумалась.

— Значит, ты обещаешь исполнять желания всех людей? — медленно, словно ступая по неверным кочкам в центре топи, заговорила она.

— Да, ваше высочество, — нетерпеливо подтвердил баритон. — Захотите ли поклонников без числа, или все драгоценности Белого Света, или вечную юность — всё будет ваше, только пожелайте! Ну, говорите же!

— Честно? — усомнилась принцесса.

— Клянусь твоими родителями! — горячо подтвердил полубог, не замечая, что перешел на «ты».

Клятва была серьезной и требовала не менее серьезного над собой размышления.

— Значит, так… — мысленно принялась загибать пальцы Эссельте. — Во-первых… Поклонников мне надо… не больше, чем корове самокат. У меня жених есть. Драгоценности… всего Белого Света, говоришь?

— Да!

— Всего-всего?! Ох… какая прелесть!.. А там есть шатт-аль-шейхские рубины?

— Да.

— А лесогорский янтарь?

— Да!

— А узамбарские алмазы?

— Да!!! И переельская серебряная скань с бирюзой, и соланские изумруды, и зиккурийские топазы-хамелеоны, оправленные в дар-эс-салямский аль-юминий, и…

— Ладно, понятно… — грустно вздохнула Эссельте.

— И… А… что? — словно споткнувшись о кислый вздох гвентянки, растерянно сбился с речитатива Гаурдак.

— Да ничего… — разочарованно протянула девушка. — У меня это тоже всё есть… складывать некуда… Уж я и раздаривать их пыталась, и терять, и менять…

— Но это же будут новые! Каких у тебя еще не было! Тебе будут завидовать все женщины Белого Света!

— Ну и что? А на что мне столько драгоценностей? Я и свои-то не знаю, когда все надеть — сколько ни надеваю, меняю три раза в день, а всё целые ларцы ненадеванные остаются. Обидно ведь, когда столько всего красивого, а надеть — руки не доходят! И уши! И шея! И голова! И грудь! А зависть так вообще дурное чувство, так архидруид Огрин говорит. И вообще… Нет, решено. Драгоценностей мне не надо тоже. Что там остается в твоем списке?

— А-а-а… В-вечная юность, — почти не дрогнув, выдавил баритон.

— Точно вечная? — заинтересовалась принцесса.

— Абсолютно точно! И абсолютно вечная! Первый сорт! — торжественно подтвердил Гаурдак.

— Хм-м-м… С одной стороны, забавно… — задумчиво протянула Эссельте и замолчала.

— Да со всех сторон забавно! — не удержался и выпалил полубог.

— …А с другой… — продолжила гвентянка, будто не слыша, — вот стану я мамой… а потом бабушкой… и состарится моя дочка, и внучка, и правнучка… и умрут… И Друстан умрет… и муж старшей дочки… и средней… и младшей… и мужья внучек тоже… и их внучки… и правнучки… А я одна останусь, выходит, как дура, со своей юностью? И мало того, что буду выглядеть моложе собственной пра-пра-правнучки, так еще и…

— Только для тебя я могу сделать так, чтобы все твои родные обрели вечную юность! Те, кто еще жив, конечно, — торопливо поправился он.

— И родные моих родных тогда тоже! — оживленно встрепенулась Эссельте.

— Обещаю!

— И родные супругов моих родных, и их друзья — самые близкие, и их и близких друзей слуги, крестьяне, ремесленники и воины — самые верные, конечно, не больше трех-четырех сотен каждого наименования, хорошего сапожника, например, так непросто найти, поверь мне… И их супруги тоже пусть будут, и родные их супругов, а то как это — без них? — и мои домашние животные, и их тоже, особенно кошки, причем все, я так кошек люблю, просто обожаю, и…

Гаурдак быстро представил геометрическую прогрессию вечно юных бессмертных, охватывающую половину человеческого населения Белого Света и полностью — кошачье, и почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.