Не будите Гаурдака

— Где он? — чародей пошарил взглядом по расчищенному испытательному кругу и не нашел героя повествования.

— Э-э-э… вот! — после недолгих, но интенсивных розысков принцесса выудила своего барда из складок юбки: похоже, при виде нового мага, заинтересовавшегося его судьбой, у бедного Кириана открылось второе дыхание.

— Можно посмотреть? — нерешительно протянул раскрытую ладонь атлан.

— Смотри, — с ревнивым подозрением разрешил Агафон.

Атлан посадил на узкую ладонь жертву неосмотрительно данной клятвы и сочувственно покачал головой.

— Надо же… А с виду — обычная горлянка.

— Обычная… кто? — не понял Ахмет.

— Горлянка, — терпеливо повторил Анчар. — Жаба. Живет в горах среди камней, где повлажнее, питается насекомыми, а называется так, потому что в брачный период под горлом у них надуваются мешки — у самцов синие, а у самочек… оран…же…вы…е…

Ярко-апельсиновые пятна под горлом Кириана нервно запульсировали.

— Так теперь он еще и?.. — сочувственно взметнулись брови Иванушки.

— И какая разница? — хмуро буркнул Олаф.

— Какая?.. — задумалась на несколько секунд Серафима и высказала единственно верное предположение: — Огромная?

— В смысле? — нахмурился отряг.

— В смысле — целуй! — сцапала земноводное с ладони Анчара и сунула под нос конунгу Сенька.

А еще через несколько секунд миннезингер — грязный, растрепанный и алый от пережитых испытаний и бушующих эмоций — растянулся во все свои метр семьдесят в красной пыли.

Носом, быстро исчезающими оранжевыми пятнами и пузечком вниз.

* * *

А через два часа очнулся и его премудрие Адалет — ничуть не отдохнувший, замерзший и голодный, как десять Агафонов, и поэтому злой, как такое же количество Гаурдаков. Но пасмурное настроение его посветлело, стоило лишь нежному аромату жареного мяса коснуться его обоняния: Змеи время зря не теряли. При виде же туш горных баранов, истекающих соками и жиром на импровизированных вертелах-пиках над синеватым волшебным огнем, веселое расположение духа вернулось к нему окончательно, и даже торжественная речь, посвященная окончательному уничтожению тысячелетней угрозы Белому Свету, уложилась всего в три коротких, но емких предложения[263].

После обильного завтрака отряд победителей разделился: Змеи, торжествующе трубя, взяли курс на родную пещеру, Наследники, их товарищи и маг-хранитель погрузились на Масдая, а демоны и атланы под предводительством Вяза приготовились отправиться в долгий пеший путь под землей.

— Эй, слушайте, погодите!.. — спохватился Агафон, когда уже были сказаны прощальные слова и взяты обещания заходить в гости и просто заглядывать, если придется пролетать мимо. — Чего-то я сразу не подумал… А как вы вообще сюда попали?!

— Так же, как и уйдем — под горами, — недоуменно повел могучими плечами Конро — словно оползень прогрохотал.

— Нет, вы-то понятно, но люди же не должны были… потому что башня Кипариса… барьер… и… — встревоженно хмурясь, взмахнул руками чародей и, словно через силу, выдавил самое заветное и самое болезненное слово: — Посох…

— Не волнуйся, человек Агафон, — поспешил успокоить его Туалатин. — Это очень хороший барьер. Если бы ты только знал, на какую глубину нам пришлось опуститься, чтобы обойти его!..

— За ту минуту, что мы его обходили, у нас чуть подметки не сгорели! — словно демонстрируя знак доблести или редкостный экспонат, рябой матрос задрал ногу подошвой сапога вверх, и все узрели ее обугленную кожу. — Во!

— Словно по углям прогулялся, Жасмин, — хмыкнул Вяз и с одобрением добавил: — У меня почти такая же. Только хуже. Пальцы каждый камушек чувствуют, как босиком иду. Еще пару минут — и поджарились бы не подметки, а ноги.

— Так что, не волнуйся, твое премудрие. Людям ни за что так глубоко не подкопать, как мы… с горным народом… проходили, — помимо воли косясь при каждом слове на исполинские каменные фигуры справа, покачал головой плечистый каменщик.

— Но все равно… это значит, что горный народ сможет проходить к людям? — заволновался царевич. — Глубиной?

— Твои люди, человек Иван, могут спать спокойно, — пророкотал Конро. — Когда мы уже перешли границу, я попробовал вернуться — заприметил интересную жилу и не рассмотрел сразу… И не смог.

— Ну ладно… если так, — то ли с облегчением, замешанном на сожалении, то ли наоборот, коротко хмыкнул Агафон и отвернулся.

Стоил ли его драгоценный посох мира между расами, вопрос был скорее, риторический, но ноющая боль потери от этого слабее не становилась.

— Тогда в дорогу, что ли? — ворчливо напомнил Масдай. — А то у меня кисти крайние ломит: к вечеру дождь надует с юга, вот помяните мое слово.

— Тогда в дорогу, — кивнула Серафима, и ковер медленно поднялся и повернул на север.

Выкрикнув последние слова прощания и благодарности остававшимся позади боевым товарищам и помахав им руками[264], его пассажиры сбились в середине в плотную кучу для тепла и переглянулись.

— После всего, что пришлось здесь претерпеть, обычный дождь, наверное, покажется тебе детской забавой, — бережно погладил по грязной мохеровой спине Ахмет.

— Да ты, наверное, и вовсе промокать сейчас не будешь! — воскликнул конунг.