Не будите спящую принцессу

«Предположим, — подумала я, откладывая книгу, — мне известно о судьбе Золотого Фазана (теперь уже с прописных букв) несколько больше, чем шевалье Глюку. Впрочем, в этом я не превосхожу никого из обывателей Киндергартена. Предположим, золотая статуэтка действительно является магической реликвией — балалайские отшельники, говорят, по части магии мастера непревзойденные. Но все эти рассуждения имели бы смысл, если б Золотой Фазан, хранящийся в Киндергартене, оставался подлинником. Но ведь это копия, позолоченная жестянка. И с чего вообще меня привлекла эта история? Ведь она никак не связана с тем, что я искала».

Поэтому я решила сделать перерыв в своих изысканиях хотя бы на ночь и улеглась спать. Но это не принесло мне покоя. Мне снились розы, имена, маятники, а также тайные меридианы, и прочая невнятица.

Мануфактур-советника Профанация Шнауцера после смерти ожидала иная участь, чем портного Топаса Броско. По крайней мере в отношении места упокоения. Большинство усопших в Киндергартене хоронили на кладбище святого Фирса. Но тем, кто пользовался особым почетом, отводились особые места на храмовых дворах. Шнауцер, как было упомянуто выше, был прихожанином церкви святого Фогеля, там ему и надлежало успокоиться.

Я была свидетельницей усилий доброго ректора придать похоронам торжественность, несмотря на экстраординарные обстоятельства. И когда церемония началась, он мог быть доволен.

Хотя Шнауцер окончил свои дни не в окружении любящей семьи и, в общем, не пользовался популярностью у сограждан, проводить его в последний путь явилось множество народу. В основном, конечно, из любопытства, но не мне осуждать этот порок. Насколько я могла слышать из разговоров в толпе, всем хотелось увидеть, не появятся ли пропавшие сыновья убитого, хотя бы в последний момент.

Ван Штанген, который находился тут же, вместе с Вайном, Вайбом и Гезангом, знал, что молодые Шнауцеры вряд ли прибудут. Однако угадать причину его присутствия было нетрудно. Ему по должности полагалось всех подозревать, и он вполне мог предположить, что на похороны заявится убийца. И ван Штанген неотступно следил, не выдаст ли он себя. Ну, а мне было интересно, как ван Штанген будет вычислять убийцу, если тот и впрямь где-то здесь.

Короче, причины для прихода провожающих были не слишком благочестивы. Однако Суперстаару важен был результат. А результатом была высокая явка прихожан и примкнувших к ним приезжих.

Служба прошла в переполненном храме. Детский хор с большим энтузиазмом исполнил слышанный мной гимн и еще один кантик, явно местного происхождения:

Я на вишенке сижу,
Не могу накушаться.
Буду я всегда во всем
Бургомистра слушаться!

Ректор аккомпанировал хористам на органе. Язычки пламени свечей, сотрясаемые звуковыми волнами, плясали перед образом Трудного Детства. Общего благолепия не испортил даже тот факт, что мануфактур-советника хоронили в наглухо закрытом гробу. Не он первый, с кем такое происходит, не он последний.

После торжественной службы шестеро почетных граждан Киндергартена подняли гроб и вынесли его во двор. Ван Штанген следил за этим действием беспрерывно. Искал ли он убийцу среди этих шестерых? По моему разумению, они все вместе и гроб-то несли с трудом, и ни один из них не годился в отрывальщики голов. Но для дознавателя, по-видимому, это был не повод увериться в их невиновности.

Аккуратная могилка, вырытая накануне, уже поджидала своего обитателя. Следом за похоронной процессией из храма с некоторой поспешностью — уж очень душно и жарко было внутри — выкатились зрители.

Ректор Суперстаар окинул толпу одобрительным взором.

— Таких похорон Киндергартен еще не видел, — отметил он.

Затем, опираясь на руку Вассерсупа — и тот был здесь, а как же, — почтенный ректор взобрался на земляной холм. Я приготовилась к длинной назидательной речи, но то ли Суперстаар устал, то ли произнесение речей на похоронах почиталось в Киндергартене поведением неблагопристойным, но ректор ограничился молитвой.

Я, исповедуя ортодоксальный пофигизм, не принадлежала к господствующей в великом герцогстве Букиведенском конфессии, но привыкла уважать чужие взгляды и вместе со всеми стояла смирно, ничем не прерывая моления.

— ... и Тот-еше-Свет да воссияет нам, — наконец завершил молитву Суперстаар.

Особо ретивые участники церемонии уже потянулись за комьями земли — кто первым бросит землю на крышку гроба, тому больше и почета. Примета такая. Но бросить не успели.

— А он уже воссиял! — радостно возопил детский голос. Затем раздался глухой звук подзатыльника, и тот же голос, уже не радостный, но слезливый, продолжал: — Ну правда же, вот же... над храмом сияет...

Все повернулись к церкви, остававшейся у нас за спиной. Детский голос вещал истинную правду. Черепица церковной крыши отражала ослепительное сияние, исходившее неизвестно откуда.

По толпе пронесся благоговейный вздох: «Чудо!»

Но тут отверз уста один из окружавших ван Штангена приставов. Я не очень отличала их друг от друга, но это вроде бы был Гезанг.