В Червону Руту я попала аккурат к празднику — ну, везет мне на это дело! Причину всенародного ликования я узрела, не слезая с седла. Посреди главной столичной площади открывали монумент. Могучий герой рвал пасть мерзкому чудовищу, подозрительно напоминавшему — в сильно увеличенном виде — тот флюгер перед пивной, что был поражен арбалетной стрелой сапожника Штюккера. Монстр был украшен клеймом в виде раздавленного волка — родовым гербом династии Иванов, а в мужественных чертах героя померещилось мне нечто знакомое. Но мой вопрос мне охотно ответили, что этот матерый человечище — знаменитый атаман Ниндзюк, каковой спас Западную империю и весь мир, сразив неисчислимое множество гнусных чудищ, и с победою возвратился в отчизну, в то время как прочие хиляки полегли, где стояли. Суржикский язык очень красочен и в записи многое теряет, особенно в записи человека, не владеющего им свободно, поэтому я не рискну передавать дословно все услышанное. Но я немало обрадовалась, узнав, что выжил хоть один из героев, призванных на подвиги Великим Магистром ордена Гидры Имперской. В отличие от некоторых, Ниндзюк не сделал мне ничего плохого, а это надо ценить. Правда, и хорошего тоже, но нельзя же требовать от людей слишком много!
Умилившись сердцем, я полюбопытствовала, присутствует ли герой на открытии памятника своего имени. Не то чтоб я набивалась Ниндзюку в гости, он меня бы и не узнал, скорее всего, но все же... Однако оказалось, что он отсутствует. Хотя его здоровье было сильно подорвано предыдущими подвигами, Ниндзюк снова отправился на борьбу с каким-то очередным змием. Вроде как по личному заданию Шановного Гетьмана.
Затем, несомненно углядев во мне иностранку, миловидная девушка в венке, украшенном лентами, вручила мне приглашение на большое представление под открытым небом, которое должно было состояться в честь открытия монумента. Главной приманкой в представлении, насколько я могла понять, продравшись через особенности местного правописания, было выступление божественной и непревзойденной Зирки Ясной, соловья Великого Суржика.
Дело шло к вечеру, уезжать из Червоной Руты было уже поздно. Поэтому, помянув заволчанскую богиню Халяву, я решила посетить представление.
За городской стеной, в степи, было выгорожено значительное пространство, посреди коего высился деревянный помост. Позади него можно было разглядеть еще один монумент, на сей раз непонятно что изображающий. Справившись у окружающих, я узнала, что это мемориал в честь знаменитого Подводного Броненосца, некогда погибшего в воздушном бою где-то этих степях.
Помост был освещен факелами, а для тех, кто прибыл не на своих двоих, были устроены платные коновязи. Так что и тем, кто получил бесплатные приглашения, пришлось раскошелиться. Нет, богиня Халява не простирала свою власть над Великим Суржиком. Я не обиделась — по крайней мере было понятно, где меня кинули.
Началось все очень благопристойно. Оркестр исполнил государственный гимн Великого Суржика:
Затем последовали показательные выступления молодых воинов, демонстрировавших приемы боевого гопака. Группа разогрева — трио слепых лирников — ознакомила публику с песней о подвигах славных героев, братьев Мясоеда и Мясопуста. И, наконец, появилась дива.
Вид ее, мягко говоря, меня удивил. Это была здоровенная бабища, довольно молодая, размалеванная, как рыбацкая шаланда в Нездесе, и, несмотря на теплую погоду, облаченная в парчовое платье и меховую накидку явно поволчанского происхождения.
«И это — главное светлило здешней сцены? В Великом Суржике, где красивые девушки просто косяками ходят? Ладно, может и впрямь голос божественный...»
Зирка La Divina распахнула рот и одновременно резво заплясала. Я удивилась еще больше. Голос у певицы был не то чтоб совсем противный, но изрядно визгливый. Слов я почти не разбирала, но музыка была из тех, что можно услышать в любом кабаке. Публика, однако, неистовствовала. Примадоннам оперных театров Гран-Ботфорте такой успех и не снился. В полном недоумении я таращилась, как Зирка весело выплясывает по помосту, топоча ножками, размеру которых могли бы позавидовать императорские гренадеры. Во время особенного лихого кульбита одна из арбузных грудей дивы явственно сползла на живот, но публику это ничуть не смутило. Она продолжала все так же подпевать и подтанцовывать. А меня наконец, осенило.
— Это же мужик!
— Хлопец, — подтвердили мои соседи. — Але не бачишь, який гарный? Ни у кого нет таких, как Зирка, у нас е. Вот мы яки продвинутые!
Похоже, среди зрителей я оказалась единственной, не знавшей о половой принадлежности великой певицы. Да, действительно, суржики оказались исключительно продвинутым народом. До такого даже в принципате Ля Мой не додумались, а ведь на что уж политкорректные. Отстала я от жизни, сидя в Киндергартене...