Не будите спящую принцессу

И, наконец, нашим взорам открылся монастырь. Он находился на горной террасе, поросшей соснами и кипарисами. Кровля храма тускло блестела — не иначе, была вызолочена, а ворота когда-то были украшены росписью, которая от времени почти полностью облезла и заросла мхом. У ворот изгибались два огромных каменных дракона. Морда одного расплылась в откровенной ухмылке, другой же прикрывал глаза лапой, точно пытаясь скрыть слезы. Позади монастыря высилась сплошная скальная стена, и от нее до дальних вершин я не видела ни дороги, ни тропинки. Перед воротами был установлен молитвенный барабан, отличавшийся от тех, что мы видели при дорогах, наличием большого бронзового колокола. Пи Си слез с повозки, чтоб ударить в него, но не успел. Ворота приоткрылись без скрипа — должно быть, петли регулярно смазывали, — и вышел старый монах в выцветшей малиновой рясе, лысый, круглолицый и приземистый. В руке он держал пустое ведро.

— Плохая примета, — прошептал Шланг. Неизвестно, когда он успел набраться поволчанских суеверий.

Пи Си поклонился монаху и сказал:

— Дары от князя Бо-яна святейшему Читтадритте.

Монах невозмутимо прошел мимо, к статуе меланхолического дракона, подставил к его морде ведро, дернул за лапу. Она служила рычагом, и незамедлительно после этого действия по каменной морде заструилась вода. Ожидая, пока ведро наполнится, монах спокойно произнес:

— Проезжайте. Брат Дырбулщир Цапцарап во дворе, он проводит вас к настоятелю.

Пока посланцы Оу-йе открывали ворота пошире, чтобы прошли повозки, Ласкавый заметил:

— А охрана-то у них здесь — никуда...

Кирдык пожал плечами.

— Святые люди, чего ты хочешь...

Во дворе мы увидели небольшой фруктовый сад и огород, где грядку рыхлил монах еще более старый и круглый, чем предыдущий. От своего занятия при нашем появлении он оторвался с явной неохотой. Больше не было видно ни одного человека.

Пи Си со свойственной его нации терпеливостью вновь начал излагать цель своего приезда.

— А их тут неплохо кормят, — одобрительно сказал Ауди, оглядывая упитанную фигуру монаха.

Шланг покосился на меня.

— Как же тебя внутрь пропустят? Монастырь-то, пи, мужской...

— В восточный монастырь с западным уставом не ходят. Тут свои нравы.

Шланг хохотнул, хотя я имела в виду совсем не то, что он подумал.

Монах воткнул тяпку в землю.

— Идемте. И не беспокойтесь о ваших лошадях. Брат Дамбо Бумбум позаботится о них.

Мы поднялись по ступеням, истертым стопами многих поколений паломников, и вошли в храм. Монах вел нас через один из боковых приделов, сквозь анфиладу расписных колонн, между которыми свисали шелковые полотнища с изображениями местных богов и демонов. Я полагала, что мы направляемся в настоятельские покои, но не тут-то было. Монах препроводил нас прямо в святилище, где коленопреклоненный настоятель совершал моление, возжигая ароматические палочки перед статуей духа Невидимых Слез. Здесь он был изображен не в виде дракона, как у ворот, а в образе длинноволосого и длинноносого мужчины с печальным лицом.

Преподобный Читтадритта, несомненно, принадлежал к другому народу, чем встретившие нас монахи. Он не был ни плосколиц, ни узкоглаз, ни упитан. Но он был еще старше своих подчиненных. Глядя на ветхого маленького старичка, я подумала: «Если амрита продляет жизнь, но не продляет молодость, на фига она тогда сдалась?»

Но он, безусловно, находился в здравом уме, и взгляд у него был ясный.

— Приветствую вас в нашей скромной обители, добрые паломники.

Он говорил на общем языке, избавив меня от надоевших обязанностей переводчицы.

Пи Си завел свою песню о подарках князя и его насущной просьбе, но настоятель лишь махнул в ответ сухонькой лапкой.

— После, после... Сейчас брат Дамбо покажет вам гостевые кельи, а затем прошу ко мне отобедать, чем боги послали...

— Отец настоятель... — сурово начал граф Бан, однако преподобный Читтадритта не дал ему договорить.

— И это после. Долг гостеприимства прежде всего. Никаких деловых разговоров до обеда и во время обеда.

Граф-воевода оглянулся на соратников и понял, что они его не поддержат. Пришлось ему снова последовать за монахом.

Келья, куда меня поместили, не располагала никакими удобствами, кроме циновки, но по крайности это было отдельное помещение. И нечего было обижаться — это монастырь, а не гостиница, да и гостиницы я видывала похуже. После краткого отдыха брат Дамбо вновь созвал нас и проводил теперь уже в настоятельские покои. Там нас усадили на старинные потертые ковры и подали угощение. Не скажу, чтоб оно было вкусным, но зато горячим и обильным. Я нашла для себя приемлемой лишь местную разновидность пельменей — в них даже было мясо, оказалось, что по здешнему уставу оно разрешено, запрещены лишь птица и рыба. А мои спутники в охотку наворачивали и рисовую кашу, и болтанку из муки, молока и масла. Масло в больших количествах добавляли и в чай, поэтому гости отдавали предпочтение местному пиву — чангу, слабому, мутноватому, но довольно приятному на вкус.