Не было бы счастья

— Ну наконец-то, — радостно выдохнула Ирина Федоровна, — давно надо было заняться спортом! Я всегда говорю, что в здоровом теле — здоровый дух…

Дед перебил ее самым бессовестным образом:

— На самом деле — одно из двух!

— Ты бы, старый, поостерегся, — прищурилась его супруга, постукивая по столу ножичком, — жуешь свои котлеты, и жуй! Тебе уже никакой фитнесс не поможет, а девочкам надо о здоровье думать!

Виктор Прокопьевич послушно заработал челюстями. Из-под стола вылезла Гера, ужасно заинтересованная упоминанием о котлетах, и поставила лапы на Женькины коленки, с надеждой заглянув ей в лицо.

— Не балуй ее, — предупредительно погрозила пальцем бабушка.

Гера оскорбленно тявкнула и перешла к Даньке, который незамедлительно сунул ей под нос тарелку с овсянкой. Гера принюхалась, кашей не прельстилась и, обиженная на весь свет, удалилась на кухню. Вероятно, поближе к холодильнику.

— Жень, так чего? Поедем? — пихнула ее в бок Маринка.

— Конечно, поезжайте, — решительно поддержала ее Ольга Викторовна, — бабушка права, давно пора заняться спортом!

— Я всегда права, — величественно кивнула бабушка. Женька сосредоточенно пыталась сложить из салфетки самолетик.

— Мне надо с вами поговорить, — сообщила она, обводя тяжелым взглядом собравшихся.

Сделалась пауза.

— Говори, — разрешила, наконец, Ирина Федоровна.

— Я хочу вам сказать кое-что, — повторила Женя. Это была такая беспардонная ложь, что ей стало противно. Ничего говорить не хотелось. Не хотелось, а надо!

Есть такое слово «надо», и она его ненавидит.

— Жень, — потрясла ее за плечо Маринка, — ну, говори, чего ты…

— Спасибо, — выпалила Женька.

— Пожалуйста, — кивнула бабушка, пытливо разглядывая ее напряженное, бледное лицо, — а за что?

— Спасибо вам за все, все, все, — пробормотала она в ответ.

Ей было стыдно. Разве можно уместить в слова благодарность этим людям, ставшим ей родными?!

Может быть, в самом деле, не стоило даже начинать этот разговор? Надо — не надо, какая разница, если вслух невозможно произнести то, что звучит в сердце.

— Идите-ка лучше собирайтесь, — неестественно бодрым голосом произнесла Ольга Викторовна, — вам еще такси надо вызвать, а до нашей Тутоновки они скоро не доедут.

— Да Женька сама за руль сядет, — отмахнулась Марина, — сядешь, Жень? Нога-то у тебя как?

Дед прокряхтел, что об этом надо было поинтересоваться в первую очередь, а не предлагать больной девице занятия в спортивном клубе.

— Это не спортивный клуб, — быстро возразила Марина, — а фитнесс-центр, там всякие тренажеры имеются, так что ногу Женька может и не напрягать. Но опухоль-то у тебя уже спала, правда?

Она обернулась к Жене.

Та кивнула.

Самое время сказать о главном. Самый подходящий момент признаться, что ни в какой фитнесс-центр она не поедет, ни на такси, ни самостоятельно.

Нога-то, действительно, уже не болела.

Да и не в ноге дело, если уж совсем начистоту.

«Ну скажи им, скажи! Довольно нерешительности и малодушия! Открывай рот и начинай прощаться!»

— Ну вот, — между тем тараторила Марина, — значит, поедем на твоей машине. Если ты устанешь, я поведу. Права у меня есть…

— Даже не думай, — перебила бабушка, — вспомни, как в последний раз ты поехала в Москву по той дороге, что ведет в Питер.

— Ну и что? Я же потом сообразила!

— Ага, через сотню километров, когда тебя гаишники остановили за превышение, а ты им рассказала, что перепутала часы со спидометром!

Дед прыснул, Ольга Викторовна жалостливо погладила дочь по голове, а та обиженно заявила:

— Жень, не слушай их! Я не всегда так езжу!

Женька больными глазами оглядела семейство, тотчас настороженно притихшее.

— Ты не говори пока ничего, — пробормотала Ольга Викторовна несмело, — мы потом все обсудим.

— Нет, — решительно сказала Женя, — сейчас.

— Это касается только вас двоих, — буркнула бабушка, раньше всех догадавшаяся, что речь пойдет об Илье.

Женька благодарно улыбнулась ей.

— Я вас так люблю, — вырвалось у нее неожиданно.

— Мы тебя тоже, девочка, — просто ответила Ирина Федоровна.

— Я должна уехать. Сегодня.

Ну вот, она произнесла это. Мир не обрушился, сердце не остановилось, жизнь продолжается.

— Кому ты это должна? — поинтересовалась небрежно бабушка.

— Да что за ерунда! — нахохлилась Марина.

— Подождите! Дайте мне сказать, — умоляющим голосом перебила Женька, — я должна это сказать! Мне надо уезжать, понимаете? Я вас очень люблю, всех, но у меня работа, комната без присмотра осталась, соседи, наверное, с ног сбились…

Ольга Викторовна машинально допила чай из бабушкиной кружки.

— Детка, давай ты забудешь эту ерунду, — откашлявшись, строго сказала она.

— Нет, — помотала головой Женька, — это не ерунда. Я не могу оставаться у вас больше…

— Да почему? — с досадой воскликнула Марина. Соврать было бы очень просто. Придумать кучу правдоподобных аргументов, с сожалением пожать плечами, перецеловать всех, стиснуть в объятиях каждого по очереди, а потом вместе — в куче малой, — и выехать за оранжевые ворота, пообещав навещать в выходные и в праздники.

— Мне нужно, — только и сказала Женька. Бодрый тон не удавался. Вранья они не заслужили.

А говорить правду было слишком тяжело.