Не было бы счастья

Лариса снова посмотрела на часы. Поздно. Впрочем, Зойке еще можно позвонить, она наверняка сейчас телевизор смотрит, любительница ночных каналов. Сняла трубку, набрала номер. Длинный гудок, второй…

— Я слушаю?

Ну да, у нее же телефон рядом с диваном стоит, только руку протянуть.

— Зоинька? Прости, ради Бога, я не слишком поздно?

— Для меня нет, а вот для тебя… Что-то случилось?

— Ой, случилось! Но это не телефонный разговор. Зоинька, солнышко, меня завтра не будет, отработай за меня, а?

— А что там?

— Четыре часа в первую смену. Два восьмых, девятый и одиннадцатый. Ты же утром свободна!

— Вообще-то у меня другие планы были… ну ладно, с тебя бутылка. Только имей в виду, Капитолина визг поднимет.

— Пусть визжит. Зоинька, а ученичков моих на пару дней не возьмешь, пока я тут не разберусь?

— С ума сошла? Что у тебя там, мировая война?

— Хуже, Зойка! Ярослав в больнице. Так что, сама понимаешь, мне сейчас ни до чего.

— С ним-то что? На вид такой здоровый мужик…

— Зоинька, я тебе потом все с подробностями расскажу. Ты только учеников возьми!

— Ладно. Но одна я не потяну, просто времени не хватит, половину Маринке сброшу. Ты когда появишься?

— Завтра, ближе к вечеру. Или позвоню, или забегу. Зоя, а еще зайди в администрацию, скажи, чтобы мне отгулы с завтрашнего дня оформили.

— Капитолина тебя точно убьет.

— Пусть только попробует! У меня этих отгулов почти месяц набирается. Будет орать, возьму все сразу, имею право. Ладно, Зоинька, до завтра. Спасибо тебе!

Лариса повесила трубку, посидела минуту неподвижно. Потом встала и подошла к большому зеркалу. Да, видок тот еще. Как будто только что из помойки вынули. Самой еще можно выкупаться, а вот сарафан… Она внимательно осмотрела пятна, появившиеся от соприкосновения с асфальтом. Да нет, обыкновенная грязь, простирнуть, и все будет в порядке. Хорошо, что нигде не порвала.

Через час Лариса, завернутая в халат Ярослава, чистая и причесанная, сидела па кухне и уплетала незатейливые бутерброды, запивая их удивительно вкусным чаем, заваренным по персональному рецепту Германа Александровича, с добавлением дюжины разных трав. Теперь она рассказывала, снова стараясь вспомнить все, что произошло с той минуты, как они с Ярославом вышли из машины.

Герман Александрович слушал очень внимательно и хмурился все сильнее.

— Значит, сказал, что Колька умер, — уточнил он.

— На зоне, — кивнула Лариса и отодвинула последний бутерброд. — Спасибо, не могу больше. Наелась.

— Угу. И Славик, говоришь, его узнал.

— Да. Мне показалось, не сразу, но узнал. Он сам об этом сказал.

— Угу. Значит, этот паршивец что-то скрывал от меня. Не может быть совпадением, что он именно сейчас стал искать Одинокова. А про товарища соврал, конечно.

— Вы о чем? И при чем здесь какой-то одинокий?

— Одиноков, это фамилия такая. Следователя. Пойдем, я тебе покажу.

Ничего не понимающая Лариса встала с жесткой кухонной табуретки, покосилась на нее с неудовольствием и послушно направилась в комнату Германа Александровича. Он уже снимал со шкафа какие-то папки и альбомы, покрытые толстым слоем пыли. Лариса только глянула и тут же вернулась за тряпкой. Она протирала плотные картонные обложки, а Герман Александрович быстро просматривал содержимое, ворча недовольно:

— Давно надо было здесь порядок навести, разложить по годам, по тематике…

Лариса смотрела, как в его пальцах мелькают рисунки, самые разные. Там были портреты, пейзажи, множество каких-то эскизов, жанровые зарисовки… Даже натюрморты изредка мелькали, хотя это явно была не самая любимая тема.

— Есть! Вот они! — Герман Александрович взмахнул рукой, в которой были зажаты три простых альбомных листка. — Смотри! Братья Кармановы.

Лариса взяла листки, аккуратно разложила на столе. Это были портреты, даже не нарисованные, а только набросанные карандашом. На первом листке был изображен парнишка лет двадцати, худенький и большеглазый, тонкая шея торчит из воротника ковбойки. Симпатичный? Может быть. Но как удалось Ярославу простыми штрихами передать ту торжествующую жестокость, которой прямо-таки переполнен этот паренек? И несомненно, именно этот человек вчера… Лариса смотрела на рисунок с ужасом и отвращением.

— Это был он? — тихо спросил Герман Александрович.

— Да. — Она сглотнула. — Только выглядел лет на сорок.

— Сорок? Вообще-то, насколько я помню, они были моложе Славика. Впрочем, тюрьма никого не красит. А это младший брат, тот самый Коля, о котором они говорили. — Он отодвинул в сторону верхний лист, и на Ларису глянул совсем мальчишка.

Сходство между братьями было очень сильным, только у младшего был немного другой рисунок бровей, да еще оставались по-детски пухлыми губы и щеки. Но какой взгляд! Со старшим еще можно было попробовать договориться, но этот был убийца. Такие начинают в самом нежном возрасте, обрывая крылья бабочкам, потом обливают бензином и поджигают кошек, а потом добираются и до людей. Остановить, перевоспитать, переделать их невозможно. Только убить.