Не было печали

Положив трубку, Харри некоторое время стоял над телефоном, размышляя, не перезвонить ли ей прямо сейчас. Но для чего? Чтобы рассказать, что он поужинал со своей старой пассией и не знает, что именно произошло потом? Харри уже потянулся было к телефону, однако в этот момент на кухне взвыла пожарная сигнализация. Едва он успел сдернуть с плиты дымящуюся сковородку с горящими остатками еды и открыть окно, как телефон зазвонил снова. Позже Харри не раз думал, что все могло сложиться по-другому, не приди в голову Бьярне Мёллеру позвонить тем вечером именно ему.

— Я знаю, ты только что с дежурства, — сказал Мёллер. — Но у нас не хватает людей. Женщина найдена мертвой в своей квартире. Похоже, застрелилась. Может, прогуляешься туда?

— Ясно, шеф, — сказал Харри. — Тем более что я тебе должен. Иварссон, между прочим, выдал создание параллельной следственной группы за собственную идею.

— А ты бы на его месте что сделал, если бы был начальником и получил подобное предписание извне?

— Знаешь, шеф, пытаться представить меня начальником — все равно что стараться лбом стену прошибить. Ладно, а как мне попасть в эту квартирку?

— Сиди дома, за тобой заедут.

Через двадцать минут раздался звонок в дверь; звук этот Харри слышал настолько редко, что чуть не подпрыгнул от неожиданности. Голос, возвестивший, что такси подано, разумеется, был изрядно искажен домофоном, однако показался Харри знакомым. Он почувствовал, как волосы у него на затылке встают дыбом. Спустившись на улицу й увидев припаркованный у подъезда приземистый красный спортивный автомобиль — «тойоту MR2», — он понял, что его опасения не напрасны.

— Добрый вечер, Холе. — Голос донесся из открытого окна машины, расположенного, однако, настолько низко — у самого асфальта, — что Харри не мог видеть говорившего. Когда Харри открыл дверцу, его приветствовал знакомый визгливый фальцет, орущий «You sexy motherfucka!»[14] в сопровождении столь мощных басов и органного синтезатора, что их рев заставил в первый момент отшатнуться, как от брошенной в лицо пригоршни леденцов.

С немалым трудом Харри разместился на тесном пассажирском сиденье — поистине место смертника!

— Выходит, сегодня вечером мы вдвоем, — заметил старший инспектор Том Волер. Его выступающая вперед тевтонская нижняя челюсть чуть опустилась, обнажая ряд безупречных белоснежных зубов, выделяющихся на фоне загорелого лица. Прозрачные голубые глаза между тем по-прежнему оставались холодными. Многие в Управлении недолюбливали Харри, однако, насколько ему самому это было известно, по-настоящему ненавидел его лишь один человек. Харри знал, что в глазах Волера он самый недостойный представитель полицейского корпуса и, следовательно, своего рода личное оскорбление для Тома. При самых разных обстоятельствах Харри давал понять, что не разделяет окрашенное в коричневатые тона отношение Волера и некоторых прочих своих коллег к гомикам, коммунистам, инвалидам-симулянтам, к разным там иммигрантам — пакистанцам, желтомордым, ниггерам, цыганам и «даго», а Волер, в свою очередь, величал Харри «спившимся рок-журналистом». Харри подозревал, что истинная причина ненависти кроется в его пристрастии к выпивке. Том Волер не выносил слабостей. Именно поэтому, по мнению Харри, он проводил столько часов в тренажерном зале, лупя ногами и руками мешки с песком и все новых и новых спарринг-партнеров. Однажды в столовой Харри слышал, как один из молодых инспекторов с восторгом вещал, как Волер сломал обе руки вьетнамцу-каратисту из молодежной банды в районе Осло-С. Учитывая взгляды Волера на цвет кожи, Харри казалось парадоксом, что этот его коллега может часами не вылезать из солярия. Вероятно, стоило прислушаться к тому, что утверждали умудренные опытом коллеги: на самом-то деле Волер вовсе не был расистом. И неонацистов, и черномазых он избивал с равным удовольствием.

Кроме того, что знали все, было то, о чем никто толком не знал, однако некоторые догадывались. Нечто связанное с тем, что более года назад Сверре Ульсен — единственный, кто мог рассказать, почему убили Эллен Йельтен, — был найден в своей кровати с разряженным пистолетом в руке и пулей Волера между глаз.

— Поосторожней, Волер.

— Что-что?

Харри протянул руку и убавил звук любовных стенаний.

— Сегодня скользко.

Мотор продолжал стучать ровно, как швейная машинка, однако звук был обманчив: Харри почувствовал, как ускорение вдавливает его в жесткую спинку сиденья. Миновав Стенспаркен, они помчались в сторону Суумс-гате.

— Куда мы? — спросил Харри.

— Сюда, — отозвался Волер, резко поворачивая налево прямо перед капотом встречной машины. Сквозь открытое окно Харри услышал шелест покрышек по мокрой листве, которой был усыпан асфальт.

— С возвращением в убойный отдел, — сказал Харри. — А что же, в Службе внутренней безопасности не прижился?

— Структурные изменения, — ответил Волер. — Кроме того, начальник уголовной полиции и Мёллер настояли на моем возвращении. В убойном я добивался неплохих результатов, если еще помнишь.

— Как я могу забыть?