Не делись со мной секретами

– Черт бы тебя побрал, о чем ты думала в этот момент? – спросил Барри, когда его жена возвратилась в гостиную.

– Я думала, что в этом доме запрещено выражаться, – напомнила ему Джесс.

– Ну вот, разреши мне помазать твою руку. – Не ожидая ответа, Морин натерла ладонь Джесс приятной и снимающей боль мазью.

– А вот и бинт.

– На что он мне?

– Подними руку над головой, – посоветовал Барри.

– Не беспокойся, Барри, порезы очень неглубокие.

– Может быть, вызвать врача? – предложила Морин: – Просто для перестраховки.

При упоминании слова врач Тайлер захныкал.

– Тайлер, успокойся, – приласкала его Морин, обняла и прижала к себе. – Этот врач не для тебя. – Она повернулась к Джесс. – Он боится врачей, потому что, когда он заболел последний раз, знаешь, когда была эпидемия гриппа, врач засунул ему в рот ложечку, чтобы осмотреть горло, и Тайлера стошнило. Он ненавидит, когда его рвет.

Джесс рассмеялась, а Тайлер заплакал еще громче.

– Прости меня, дорогой, – сказала она, наклоняясь к племяннику, но продолжая держать руку над головой и позволяя Шерри забинтовать пораненную ладонь. – Я засмеялась не над тобой. Я тоже ужасно не люблю, когда меня рвет.

– А кому это может понравиться? – воскликнул Барри и потянулся к телефону на столике рядом с собой. – Так что, Джесс? Нужна ли медицинская помощь?

– Не для меня. – Она позволила отцу подвести себя к софе и усадить между собой и своей новой знакомой. – Как ты знаешь, я не из нытиков. – Но даже если Барри и помнил подробности их последней стычки, то он не подал и виду.

– Удалось ли найти виновников вандализма над твоей машиной? – спросила Морин.

Джесс покачала головой, испытывая жуть от кажущегося присутствия Рика Фергюсона в комнате, наподобие призраков в ночь под Рождество. Она отогнала эти мысли звуком своего голоса.

– Насколько я понимаю, вы – настоящая художница, – сказала она женщине, сидевшей рядом.

Шерри засмеялась. Ее смех был чарующим, похожим на звон колокольчиков при порыве теплого ветерка. Мысленно Джесс услышала в отдалении более резкий смех своей матери.

– Я просто забавляюсь этим, хотя всегда очень сильно любила искусство, – объяснила Шерри, взглядом ища одобрения отца Джесс. Чего никогда бы не сделала моя мама, подумала Джесс.

– Вы говорите об искусстве в смысле живописи или обо мне? – игриво спросил отец[1].

Шерри снова рассмеялась.

– Думаю, и о том, и о другом.

– Вы предпочитаете масляные краски или пастель? – для Джесс это было безразлично, но она хотела уйти от разговора на тему о любви.

– Мне больше нравится пастель, а ваш отец предпочитает масло.

Джесс поморщилась. Ее мать никогда бы не стала говорить за отца. И неужели эта женщина действительно считает нужным сообщать ей о том, что предпочитает ее отец?

– Шерри проявляет чрезмерную скромность, – включился в разговор отец, говоря теперь за Шерри. Неужели все влюбленные поступают таким же образом, подумала Джесс. – Она – довольно талантливая художница.

– Ну-у, – с некоторой нерешительностью протянула Шерри, – мне неплохо удаются статические сценки, натюрморты.

– Ее груши ужасны, – заявил Арт Костэр и подмигнул.

– Арт! – засмеялась Шерри и потянулась через Джесс, делая вид, что хочет шлепнуть Арта Костэра по руке. Джесс немного стало не по себе. – Вашему отцу удается обнаженная натура.

– Фигуристость, – добавил Барри.

– Я уговариваю ее согласиться позировать мне, – сказал Арт, улыбаясь Шерри так, как будто между ними не сидела Джесс. – Но она сказала, что бережет себя для Джеффри Кунса.

Опять в воздухе прозвучали мелодичные колокольчики. Предполагалось, что Джесс знает, кто такой Джеффри Кунс, но Джесс этого не знала, хотя тоже засмеялась, будто его имя ей о чем-то говорило.

Джесс воображала, как бы отнеслась ее мать к этой приятной семейной сцепке: Морин стояла возле Барри, который положил руку на ее плечо, а она обвила руками сынишку; Джесс приютилась на софе между отцом и женщиной, которую он хотел рисовать в голом виде; близнецы возятся в колясочках, не сводя больших круглых глаз со своей мамочки. И правильно делаете, думала Джесс, наблюдая, как они ударяют ножками в башмачках по дну колясочек. Всегда смотрите на свою маму, мысленно предупредила она их. Смотрите за ней, чтобы она не пропала.

– Джесс, спустись на грешную землю, – услышала она опять. – Ты где витаешь? Вернись к нам.

– Простите, – быстро проговорила Джесс, заметив в глазах Барри искорку досады, как будто ее рассеянность объяснялась неумением свояка принимать гостей.

– Вы что-нибудь сказали?

– Шерри спросила тебя, любишь ли ты рисовать.

– Ах, простите. Я не услышала.

– Это было видно, – заметил Барри, и Джесс заметила беспокойство, появившееся во взгляде Морин.

– Я спросила просто так, – тут же пояснила Шерри, – чтобы поддержать разговор.

– В общем-то я не знаю, нравится мне рисовать или нет, – призналась Джесс. – Я не возвращалась к этому занятию с самого детства.

– А помнишь, как ты добралась до цветных карандашей и разрисовала все стены гостиной, – напомнила Морин, – и мама ужасно рассердилась, потому что стены только что покрасили.

– Я этого не помню.