Не делись со мной секретами

— Выберите любой от одного до десяти.

— Хорошо… Четыре, — импульсивно произнесла она.

— Почему четыре?

Джесс рассмеялась, почувствовала себя маленькой девочкой.

— Думаю, потому, что это любимая цифра моего племянника. А она ему нравится потому, что это любимая цифра Большой Птицы — героя телевизионной передачи «Улица Сисейм».

— О Большой Птице я знаю.

— Неужели продавец обуви смотрит передачу «Улица Сисейм»?

— Торговцы — непредсказуемые люди. Ваш любимый цвет?

— Если честно, то я никогда много об этом не думала.

— Подумайте об этом сейчас.

Джесс опустила вилку на тарелку, оглядела полутемный зал, ища каких-то намеков на ответ.

— Не уверена. Может быть, серый.

— Серый? — Он казался ошеломленным.

— Что, серый не подходит?

— Джесс, серый ни для кого не является любимым цветом!

— Ах вот что? Ну что же, а у меня серый. А у вас?

— Красный.

— Меня это не удивляет.

— Почему же? Почему это вас не удивляет?

— Ну, красный — это сильный цвет. Веский. Динамичный. Основательный.

— И вы думаете, что все это характеризует меня как личность?

— А разве нет?

— Вы думаете, что серый характеризует вас?

— Этот вопрос становится более сложным, чем вопрос о моем разводе, — заметила Джесс, и оба рассмеялись.

— Есть ли у вас любимая песня?

— У меня такой нет. Честно.

— Ничего такого, при звуках чего вам хочется увеличить громкость?

— Ну, мне нравится ария из оперы «Турандот». Знаете, которую исполняет тенор в саду, когда он остается там один…

— Боюсь, в оперном искусстве я большой невежда.

— Вам знакома передача «Улица Сисейм», но вы не знаете оперы, — задумчиво произнесла вслух Джесс.

— А что еще вам нравится?

— Мне нравится моя работа, — ответила она, отмечая, как умело он уходит от разговора о себе. — И мне нравится читать, когда есть свободное время.

— А что вы любите читать?

— Романы.

— Какие романы?

— Преимущественно детективные романы. Агату Кристи, Эда Макбейна, писателей в этом роде.

— Что еще вам нравится делать?

— Распутывать запутанные картинки-загадки. И мне нравится долго гулять по набережной озера. И покупать обувь.

— За что я вам навеки признателен, — признался он с веселым блеском в глазах. — И вам нравится кино.

— И мне нравится кино.

— И вы любите садиться возле прохода.

— Точно.

— Почему?

— Почему? — повторила Джесс, пытаясь скрыть неожиданно охватившую ее неловкость. — Почему люди любят места возле прохода? Потому что на них свободно, наверное.

— Стрелка опять соскочила со страницы, — заметил Адам.

— Что?

— Детектор лжи. Вы не прошли проверку.

— Зачем же мне лгать в отношении места возле прохода?

— Вы не солгали относительно того, что вам нравятся места возле прохода. Но вы сказали неправду о том, почему они вам нравятся. И я не знаю, почему вы это сделали. Вы сами объясните мне это.

— Какая глупость!

— Вопрос о местах возле прохода тоже попадает под запрещенные темы.

— Тут и говорить-то не о чем.

— Скажите мне, почему вы настаивали на том, чтобы сесть возле прохода.

— Я не настаивала.

Он надул губы, как мальчишка.

— Нет, настаивали.

— Нет, не настаивала.

Они оба рассмеялись, но некоторая напряженность все равно сохранилась.

— Не думаю, чтобы мне понравилось, если бы меня называли лгунишкой, — проронила Джесс, трогая салфетку на коленях, которая в результате полетела на пол.

— Я совсем не собирался оскорблять вас.

— В конечном счете честное слово адвоката — это единственная ценность, которой он обладает, — Джесс нагнулась, чтобы поднять упавшую салфетку.

— Но, Джесс, сейчас вы не в суде, — резонно заметил Адам. — Вас не судят. Простите, если я переступил черту приличий.

— Если я вам скажу правду, — вдруг, к удивлению обоих, заявила Джесс, — то вы подумаете, что я совсем спятила.

— Я и так уже считаю, что вы абсолютно чокнутая, — подхватил Адам. — Я хочу сказать… Да что там, Джесс, любой человек, любимый цвет которого серый…

— Я боялась, что мне станет дурно, — объяснила Джесс.

— Дурно? Например, начнет тошнить?

— Знаю, что это звучит глупо.

— Что, вас подташнивало?

— Нет, я чувствовала себя прекрасно.

— Но вы опасались, что вас вырвет, если вы не сядете возле прохода?

— Не спрашивайте меня почему.

— Случалось ли, что вас рвало, когда вы сидели не возле прохода? — задал он вполне логичный вопрос.

— Нет, — ответила она.

— Тогда почему вы решили, что с вами это может произойти?

Он ждал ее ответа, но она молчала.

— Не действую ли я вам на нервы?

— Совершенно не действуете, — солгала она, но тут же поправилась: — Ну, честно говоря, вы немного действуете мне на нервы, но вы не имеете никакого отношения к моим опасениям.

— Не понимаю.

— Я тоже. Может быть, мы поговорим о чем-нибудь другом. — Она виновато опустила голову, закрывалась еще одна тема для разговора. — Думаю, сейчас за едой не самое подходящее время обсуждать это.

— Разрешите мне спросить, правильно ли я все это понимаю, — продолжал он, не обращая внимания на ее просьбу. — Вам нравится место возле прохода, потому что вы думаете, что если, скажем, вы сядете в середине ряда, то вас может вытошнить, хотя раньше этого в кинотеатрах никогда не случалось. Правильно?

— Правильно.