Не для посторонних глаз... (СИ)

— Да, ноги и руки не мешало бы согреть, а то я их уже почти не чувствую, — гендиректор поёжился.

— О, не зря я порыбалить нонче вышел, не зря. Тебя вон подобрал. Идём хутчише, а то и взаправду ноги поморозишь. И на чём тады плясать будешь?

Как ни странно, идти за старичком по скрипучему снегу было не так тяжело. Потом они вышли на протоптанную дорожку, и стало вообще замечательно. Что называется «есть с чем сравнить». Алекс с интересом оглядывал местность. Слева находился еловый бор, а справа — сосновый, потому логичным было и название ближайшего селеньица — Лесницкое, и то, что эти места стали паломническими для браконьеров, которые потом и «возвращали на родину» срубленные, но не реализованные деревья, превратив берег озера в кладбище загубленных хвойных жизней.

Алекс двигал онемевшими от холода пальцами ног, разгоняя кровь, и надеялся, что поморозил их не очень сильно. Главное — поскорее в тепло и аккуратно растереть. Руки тоже задубели, хоть и были в перчатках. Повезло, что мороз не такой большой, так что шансы избежать обморожения есть, и немаленькие. Гендиректор спрятал руки в карманы и лишний раз порадовался, что (на всякий случай) положил в багажник лыжный костюм и ботинки, иначе сейчас щеголял бы по сугробам в офисной одежде и дизайнерской обуви.

— А ты чево, милок, в наших местах-то делал? — глянул старичок вполоборота.

— За вдохновением ездил.

— И как оно? Нашёл?

— Нашёл, отец, — губы Алекса дрогнули в подобии улыбки. — Ещё как нашёл!

— Ну и славно, ежели нашёл. Коль сердце и душа не на месте, то и жизнь не в радость, — со знанием дела заявил Михей.

— Могу я спросить? — гендиректор не хотел быть бестактным, но в нём проснулся интерес. — Вы откуда будете? Говор у вас не местный. Или, скорее, не совсем местный.

— Ух ты, ну ты, наблюдательный какой! — добродушно воскликнул дедок. — А из разных я! За свою жизню стока мест пообъездил, стока всего понахватался, што я таперича всюды свой и всюды чужой. Вон оно как!

— А здесь давно живёте?

— Ужо шостый год. Тутоньки супружница моя почившая народилась, так мы на старости годов и порешили осесть, где потише да поспокойнее. Пожили-пожили, потом она к праотцам отправилась, а я остался.

— Соболезную, — Алекс и правда сожалел, что влез не в своё дело и, возможно, разбередил старую рану у хорошего человека, огорчать которого совсем не хотелось.

— Чего уж там, — отмахнулся старичок. — Да и сын ко мне наведывается. Держусь, нюни не распускаю. Вечерами тока одиноко дуже, погутарить не с кем.

— Вечера — это да, — согласился гендиректор. — Вечером одиночество чувствуется особенно остро. И ночью тоже, если не спится…

— А ты чего это… — оглянулся Михей. — Хлопец в расцвете лет, а такие речи заводишь? Неужто у тебя и супружницы нет? Один живёшь, что ли?

— Почему один? С сестрой. Я её с двенадцати лет воспитываю. Мне тогда восемнадцать было…

— Сестра — это хорошо, — закивал дедок, и Алекс был рад, что тот не стал развивать тему и спрашивать, что же произошло «тогда».

— Да, мне с ней повезло, она замечательная, — с теплотой в голосе сказал он. — Только… за вечерним столом уже нет былого веселья и шума.

— Ничего. Ещё появится! — бодро откликнулся Михей. — Вот жонку себе заведёшь, детишек настрогаете — и будет так весело, што заскучаешь за энтими спокойными вечерами.

— Надеюсь, так и будет, — усмехнулся Алекс.

Остальной путь они преодолели в молчании, но молчание это было каким-то спокойным и правильным. И гендиректору вдруг вспомнилась чья-то фраза, что «настоящий друг — это тот, с кем можно спокойно помолчать».

Лесницкое оказалось селением на двенадцать домов, большая часть из которых пустовала. Как сказал Михей, люди постепенно перебираются в город, и Лесницкое, возможно, скоро вовсе исчезнет. Всеми административными вопросами занимался староста, дом которого, как водится, был самым большим и ухоженным, да ещё немаленькое хозяйство имелось и целый десяток лошадей от мала до велика. Церквушка и школа находились в соседнем Хорошеве, куда Михей и собирался везти Алекса на упряжке.

Когда они подошли к промасленному, но некрашенному деревянному забору, их встретило странное рычание.

— Что, Джай, почуял гостя? — весело сказал старичок. — Ты не шуми, не шуми, это человек хороший, зла не сделает.

Он открыл калитку, и Алекс встретился взглядом с бледно-голубыми глазами чёрно-белого хаски.

— Фу, нельзя! — скомандовал Михей, и пёс уткнулся мордой в подставленную ладонь хозяина, а потом снова посмотрел на нежданного гостя.

— Ты хороший, Джай, хороший, — мягко сказал гендиректор, спокойно позволяя собаке себя обнюхать. — Я вас не обижу. Пустишь погреться?

Джай рыкнул, слегка повёл хвостом и, очевидно, удовлетворившись «проверкой» чужака, потрусил обратно во двор.

Домишко у нового знакомца оказался небольшой, но уютный. Вопреки ожиданиям, хозяин не подбросил дровишек в печь (хотя она и имелась), а включил обогреватель, который Алекс чуть ли не оседлал, отогревая продрогшее тело и с неохотой раздеваясь. Слава Богу, с руками и ногами всё обошлось, те только немного покраснели.