Ему просто надоело быть таким беспомощным. У людей, особенно у девушек, что вечно копаются в себе с особой настойчивостью, рано или поздно наступает такое настроение, когда хочется рыдать и ненавидеть себя. Кому-то не нравится свой нос, кто-то недоволен фигурой, кто-то считает себя тупым. Сора же вынесла свою теперешнюю слабость как самый главный, самый мерзкий и гадкий изъян. Будь она чуточку сильнее и чуть-чуть здоровее, не пришлось бы сейчас валяться в медпункте. Ладно, пришёл бы только Юки, но и появление Кейджи сейчас отнюдь не радовало. С одной стороны она была безумно рада его видеть, что хотелось кинуться на шею, и беженка непременно именно так и сделала бы, не будь посторонних, но в тоже время хотелось убить Широми на месте. Непонятно почему. Просто в душе накопился какой-то негатив, который так и хотелось выплеснуть на предмете своего беспокойства.
— Слушай, Ринчик, там сейчас заселение идёт. Хочешь с нами жить? Только второй этаж чур мой, — сразу предупредил рыжий, толком не объяснив подробностей, хотя всё и без того было предельно ясно.
Кей кивнул в знак подтверждения его слов, будучи практически уверенным, что Сора не откажется. Этого и не произошло — девушка кивнула, понимая выгодность и безопасность такого положения. А рыжий всё не унимался, не давая времени отвечать на его же вопросы.
— Кстати, мы отпраздновать хотели, я уже караоке договорился взять. Но раз ты болеешь, перенесём новоселье, а то не то.
— Горло болит, так что я петь не буду, — ответил Судзуки и снова невидящим взглядом уткнулся в стенку, явно давая понять, что посторонним лучше покинуть помещение.
Заметить не самое лучшее настроение Соры в конце концов удалось даже такому рaздолбаю, как Юки. Всё же он не настолько глупый и беспечный, каким пытается казаться.
— Ринчик, по своему опыту знаю, что злые коротышки — это совсем не сурово, так что бери пример с меня, — так и не сдержался рыжий перед самым уходом, а после помчался облюбовывать уже успевший стать знаменитостью второй этаж кроватки.
— Что ж, поправляйся, — аналогично своему другу Кейджи решил не сотрясать воздух своим присутствием и ушёл.
Он не стал грузить Рина напоминаниями, что достать купорос нужно попытаться в течение ближайших пяти дней, иначе потом будет поздно. Не стал рассказывать и про то, что завтра идёт на очередное задание и сможет прийти проведать его только вечером. Пусть Судзуки лучше отдыхает и не забивает голову посторонними мыслями.
Общежитие старого универа занимало все три этажа правого крыла. Трёхместные комнаты находились на последнем этаже, где было теплее всего. Стоит отметить ещё одно значительное преимущество. Санузел был один на блок, то есть на две комнаты, но в соседней никто не проживал, потому что немногие хотели иметь двух соседей. На этаже ещё была кухня, но вряд ли ей успели попользоваться — в холодильнике мышь повесилась. Сама же комната оказалась действительно просторной, хотя после общественной казармы казалась маленькой и даже уютной. Справа от входа стоял шкаф, рядом — комод. Дальше, вдоль параллельных стен, располагались кровати: одна обыкновенная, а вторая двухъярусная, на верхушке которой с восторженным видом возлежал Юки. Возле окна стояло два стола с тремя придвинутыми стульями.
Свою сумку Кей отправил в шкаф, достав из неё только спальную одежду, пару книг, отправленных на стол, а также конверт. Стикеры из него, использовавшиеся для заметок и напоминалок, Широми поналеплял на стену за столом. Также в конверте находились фотографии, которые в нём и остались, чтобы, не дай бог, не потеряться. На одной — попавшейся на глаза — был запечатлён коллектив из пяти человек, очевидно, друзей. Рядом с двадцатилетним на тот период времени Широми стояли уже знакомые Юки и Широ, двое других парней выглядели на их фоне чуть старше. Один был блондинчиком с пронзительно голубыми глазами и модельными чертами лица — настоящий предмет для воздыханий. Но стоящий с краю брюнет значительно больше резал глаза — он был единственным, кто даже не пытался улыбаться. В тяжёлом взгляде не было ни капли ярости, как при плохом настроении, лишь постоянная, ровным огнём тлеющая ненависть. Наверное, у него был какой-то зуб на фотографа…