Не допивай ближнего своего (СИ)

— А какие отношение у него были с твоим отчимом? — мягко поинтересовался Лен.

— Не знаю. Раньше думал, что Игоря он любит больше, пока однажды… — Рома прикусил губу до крови и замолк, замотав головой, словно заранее все отрицая.

— Рома, — Лен взял человека за руки, погладил большими пальцами по тыльной стороне ладони. — Ты винишь себя в случившемся? Но ты не мог знать, как выйдет. Рома…

Вампиры ободряюще приблизились к человеку, не обнимая, но так, чтобы он чувствовал их поддержку и тепло.

— Какая вам разница, в чем я себя виню? Я ненавидел его, ясно вам? Ненавидел за то, что моей маме новый сын нравился больше, чем я. У него были друзья, он боялся грозы и смотрел мультфильмы. Был ребенком, а я нет. Я приехал на день раньше из универа, на выходные, просто, как обычно, сдал все экзамены экстерном. Я не позвонил своим родителям, так было уже не раз, и я не счел нужным предупреждать их. Думал, сами поймут. Отчим тогда не понял. Я знал, что я видел. Это было достаточно сложно объяснить чем-то, кроме того, что мой отчим — педофил. Они тоже видели меня, но я промолчал, не знаю даже почему. Маме я не рассказал, не то что в полиции. Даже не пробовал. Я действительно его ненавидел, своего, так называемого, брата. Только ему тогда было всего одиннадцать, я должен был о нем позаботиться, защитить, но не стал, предпочел сделать вид, что меня это не касается. А через месяц, в феврале, Игорь погиб. На подоконнике стояло средство для мытья окон, родители были на работе. Вот только отрыть окно сам он не мог, как и не стал бы мыть стекла в феврале, в двадцатиградусный мороз. Я пытался это донести до мамы, до полиции, но им было все равно. Так же, как когда-то и мне.

Человек резко замолк, собираясь, бешено соображая, что сказал слишком многое, и выпалил:

— Но, скорее всего, я все это придумал. Хотя, может, и нет, в любом случае, вас, комары-переростки, это не касается.

Лен положил руки на плечи.

— Ты действительно виноват, Рома, в своем молчании. Но ты поступил так, как на тот момент счел нужным, не разбирая, к каким последствиям может привести любой из твоих шагов, сделанных или нет. Ты не обязан был любить кого-то, даже своего названого брата, и спасать или нет, тоже дело твое. Ты поступил, как поступил, — Лен заглянул человеку в глаза. — Мои слова могут показаться жестокими, и я вижу, ты придумал способ, как наказать себя и отчима, заодно помочь двум другим мальчикам. Но смерть не искупление, жизнь — да. Давай разберемся с твоим отчимом. Мы можем подставить его как угодно, других детей он не получит. Можем, и убить.

— А если я не хочу искупления? Если я не верю в искупление и не ищу его? Если я просто хочу, чтобы мой отчим сел, а я сам больше никогда ни о чем не вспоминал? — встрепенулся Рома.

— И что даст твоя смерть миру? — серьезно спросил Лен. — У всех есть воспоминания, которые они хотят забыть, но нужно простить свое прошлое. Простить и отпустить, чтобы смотреть вперед. Твоя жизнь еще многое может изменить, а лежа в холодной земле, ты будешь бесполезен. Ни грусти, ни радости, ни тепла, ни холода, ни друзей, ни любви, ни сожаления, ни прощения — ничего. Желанно? Да, пожалуй. И что с того? Успеешь еще в свой загробный мир, посиди пока с нами. Расквитаемся с твоим опекуном, найдем Лайнела и купим большой торт с клубникой, а то я обещал мелкому, — улыбнулся Лен. — Не уходи, Ром. Просто не уходи.

— А что даст моя жизнь? Она что-то изменит? Ладно, сейчас, когда от этого зависит жизнь Лайнела, а потом? Зачем? — поинтересовался, спокойно и безучастно Рома.

— Ну… Во-первых, даже если ты не будешь кормить Лайнела, ты можешь стать тем, от кого зависит жизнь вампира, тем, кто позволит нам похитить, забрать у родных и друзей на одного человека меньше. А если тебе этого мало, то могу добавить. Мы с Леном хотим сделать тебя третьим в нашем союзе, — вмешался молчавший все это время Бриссор.

Донор фыркнул и почти шепотом проговорил:

— Размечтались.

— А что, мы такие страшные и ужасные? — Лен потянулся к губам человека, остановившись в миллиметре от них. — Просто закрой глаза и отдайся ощущениям. — Вампир коснулся уголка губ. — Все иллюзия. Прошлое, созданное нами, подобно сну, ведь мы уже не те. Будущее столь изменчиво, что полагаться на него невозможно, остается только жить и дождаться его, а настоящее — только мгновение между «сейчас» и «тогда». Зачем же от него отказываться, ведь это и есть жизнь, единственная жизнь, которая нам дана.

Бриссор положил на живот Роме руку, Лен погладил человека по щеке.

— Тепло наших ладоней, жар наших тел — только сейчас они реальны.

— Угу, — отозвался неугомонный донор и добавил: — Замечательная перспектива, жить, ни о чем не думая, только я так не умею.

Убрав со своего тела неучтенные конечности, Рома строго спросил:

— Так что решено делать с Лайнелом? Вы его так и оставите неизвестно где?

***