Не достигнуть координаты Х

Мурашки пробегают по спине.

Позади меня Джин Бэттерс решает мой же тест.

– В тесте три ошибки, – Джин выхватывает ручку из моих пальцев. – Выделяют три вида излучения: альфа, бета и гамма. Альфа-частицы – положительно заряжены, бета – отрицательно. А вот гамму ты угадал.

Я закидываю голову вверх: сосредоточенный взгляд, круглые очки, короткие светлые волосы и бледное лицо. Действительно Джин Бэттерс.

Я внимательно наблюдаю за тем, как она пишет ответы в моем листке и вчитывается в текст заданий. Затем девчонка кладёт тест, берёт в руки мою голову и наклоняет в сторону часов.

– У тебя семь минут, – Джин наклоняется к моему уху. – Уольтер вернется через одну. Перепиши всё на чистовик и выходи на дальнюю лестницу. Меня здесь не было.

Ладони Джин медленно сползают с моего лица, но сама девчонка быстро исчезает. Я оборачиваюсь и слышу лишь «Добрый вечер, профессор!» её издевательски-радостным голосом, а позже в проёме появляется фигура Уольтера.

– Её здесь не было? – спрашивает профессор, ухмыляясь.

Я мотаю головой.

Профессор проходит в кабинет, а я быстро переписываю тест на чистовик – всё, как она сказала. Через три минуты я встаю с места, подхожу к столу Уольтера, а он тут же проверяет мою работу.

– Ни единой ошибки, – замечает профессор и качает головой. – Ты растёшь.

Я глупо улыбаюсь.

Он ставит мне «отлично» и жмёт руку.

Через две минуты я вылетаю из класса и иду к дальней лестнице. Все кабинеты закрываются, учителя уходят в противоположную мне сторону и прощаются со мной. Я киваю головой и с волнением подхожу к лестничной клетке.

– Откуда ты знаешь, что я был на физике? – спрашиваю я, замечая Бэттерс, сидящую на ступеньках.

Она ухмыляется.

– Вы с Виктором вместе домой идёте, – говорит девчонка, приглашая к себе.

Я кидаю рюкзак у перил.

– Вы с Виктором общаетесь? – автоматом вылетает у меня.

– Не особо, – протягивает девчонка. – На уроках о чём-то спорим, иногда через «Директ» переписываемся. В основном, по поводу домашки.

Мы сидим вместе рядом: на одной ступеньке лестницы, в одной скрученной позе. Джин обхватывает колени руками, я повторяю за ней – девчонку забавляет моя карикатура.

Я хмыкаю.

Виктор слишком хорошо её знает. Для одноклассника.

Не мог же он сам придумать эту кучу мифов?

– Как он работает на литературе?

Кажется, Полански – лучшая тема для вечернего разговора.

Джин усмехается:

– Лучше, чем на физике.

Я прыскаю в кулак.

Чёртов гуманитарий.

– Какая там у Виктора настоящая фамилия? – вдруг спрашивает она. – Пушкин? Тарковский? Ленин?

– Ни одна из них, – ухмыляюсь я и медленно выговариваю. – Ев-граш-чин.

Джин задумчиво вскидывает брови.

Полански – прозвище моего русского друга.

Первые дни в американской школе, да и все последующие никто не мог выговорить его настоящую фамилию ни с первого, ни со второго раза. Тогда Виктор придумал себе сценическое имя, более-менее близкое с ним по родству и более-менее произносимое американскими языками. Выбор пал на фамилию польского режиссёра – Романа Полански.

Любопытный факт – нет, вовсе не миф, – о Викторе Полански: он не смотрел ни единого фильма человека, чью фамилию он с такой гордостью носит.

После этой новости я хотел было прекратить с ним общение, но гнев мой быстро ушёл.

Мы с Джин разговаривали дальше.

– А для чего ему класс физики? – заинтересованно произносит девчонка. – Он же на актёра учиться собирается, разве нет?

Я пожимаю плечами.

– Его родители эту затею не одобряют, – я качаю головой. – Говорят: инженерия – будущее.

Джин тянет долгое понимающее «а».

– Менталитет пост-совка? – спрашивает она. Я непонимающе хмурюсь. – Творчество не котируются, с наукой – в учителя, всем технарей и подавай. Типичная ситуация для России.

– Ты когда-нибудь там была? – я поворачиваю лицо к ней. – В России.

Девчонка тут же усмехается.

– У меня из приключений – от Валлбэри-стрит до Хаскиса, – в её голосе прокрадывается нотка сарказма. – Нет. Мы с Виктором про Россию как-то раз говорили. А ещё мой старший брат хорошо знает историю Советского Союза.

Я удивлённо вскидываю брови.

– Хорошо, что он переехал сюда.

Джин слабо улыбается.

Я внимательно разглядываю её тонкие, бледные руки: костяшки в ссадинах, пальцы в пасте гелиевых ручек и цветных маркеров. Сеточка голубых вен иногда пересекается с точками родинок на запястьях.

И едва сдерживаюсь от глупого желания взять её руки в свои.

У меня внутри что-то закололо.

Заноза, наверное.

– А кем хочешь стать ты? – я пытаюсь отвлечься.

Взгляд Джин мимолётно останавливается на мне и тут же соскальзывает к полу.

Она затрудняется ответить.

– Если честно, то… – её локти опираются о колени, а на ладони она кладёт свою голову. – Без малейшего понятия. Не могу толком сказать, что меня больше интересует. Наверное, уже ничего.

Я тяжело вздыхаю.

Девчонка кивает.

– И ты просто посещаешь все предметы? – неуверенно произношу я.

– Надеясь, что меня хоть что-то заинтересует, – заканчивает она.

Я в замешательстве.

Несколько минут мы молчим.

Джин разглядывает закат за широким окном лестничным клетки, а я – солнечных зайчиков на её щеке.