Не дрогнет рука.

Правда, не так-то легко пришлось мне на первых порах, да и теперь частенько бывает туговато. Но я, положа руку на сердце, торжественно заявляю, что трудно найти более увлекательную и интересную профессию. Энергичному, мужественному, сообразительному человеку, любящему решать сложные психологические задачи, здесь широкое поле для приложения своих способностей. И, кроме того, тут постоянно чувствуешь, что ты не зря существуешь, что ты необходим тем, кто нуждается в помощи, что от твоей сметки, предприимчивости и смелости подчас зависит не только благополучие и покой, но и жизнь людей.

За окном вагона бежала расцвеченная яркими осенними красками тайга. В лесу бушевал листопад. Поднимая золотую метель, ветер тучей нес сухие листья над лесом и сеял их щедрой рукой над черными просторами осиротелых осенних пашен.

Поезд, натужно пыхтя, медленно взбирался на подъем, и я мог разглядеть отдельные, трогающие душу своей прощальной красотой детали осенней картины: то подернутое ржавчиной каменистое дно мелкого ручья, все в живых, играющих на солнце пятнах; то великолепный куст краснотала с фиолетовыми листьями на тонких малиновых прутьях.

Порой ветер заносил в открытое окно вагона острый запах умирающей листвы и проникнутый таежной сырью таинственный грибной дух. Печально трепетали окропленные пурпуром листья полуголых осинок, заблудившихся в чуждой им толпе темно-зеленых елей.

Вот поезд, тяжело громыхая, пронесся по небольшому двухарочному мосту. Когда-то на этой речке, вон там, под крутым обрывом, где маслянистую гладь воды рвет в клочья узкая гряда переката, я ловил хариусов. С тех пор здесь, кажется, все осталось по-старому. Так же величественно возвышалась над лесом, похожая на взрезанный арбуз, зеленовато-серая голая вершина горы, пересеченная глубокой красной расщелиной, та же кривая сосенка торчала над обрывом, отчаянно вцепившись в скалу своими обнаженными узловатыми корнями.

Казалось бы, что при виде знакомых мест, напоминавших о днях ранней юности, я должен был испытывать радость, а вместо этого, чем ближе я подъезжал к Каменску, тем сильнее охватывала меня тоска. Я полагаю, всякому бывает тяжело, когда у него на свете не осталось ни одной души, которая обрадовалась бы его приезду в родной город, а меня к тому же еще мучило какое-то неопределенное чувство, не то досады на себя, не то вины перед Галей, хотя я и не считал себя виноватым перед нею. Если же ей казалось, что я чем-то ее обидел, то это уж ее дело.

Занятый своими мыслями, я не сразу заметил, что поезд остановился. Из-за разросшихся в палисаднике тополей я не мог разобрать названия станции.

«Неужели это Диково?» - думал я с сомнением, разглядывая новые заводские корпуса, выросшие по обе стороны железнодорожных путей.

- Скажите, пожалуйста, какая это станция? - обратился я к высокой красивой девушке, только что вошедшей в вагон и расположившейся на свободной скамье напротив меня.

- Диково, - ответила она и, разложив рядом с собой на скамейке целый сноп осенних цветов, трав и веток с яркими листьями, принялась подбирать из них букет.

- Как сильно все тут изменилось, - сказал я, глядя в окно. - Давно ли здесь торчал один этот курятник с закоптелой станционной вывеской да склад заготзерно, а смотрите, сколько понастроили! Каменска, поди, и вовсе теперь не узнать.

Девушка молчала. Занятая букетом, она точно хотела подчеркнуть своим строгим видом, что вовсе не намерена поддерживать разговор.

Я вгляделся в ее лицо. Оно показалось мне очень знакомым.

«Вот те на! Да ведь это же Ирочка Роева», - сообразил я, с удивлением и восхищением глядя на прелестное юное лицо своей спутницы.

Действительно, это была она, сестра моего школьного товарища Радия Роева, того самого, с которым мы так мечтали стать летчиками или, на худой конец, авиаконструкторами. Когда-то я был по-детски отчаянно влюблен в Ирину, но тщательно скрывал от всех эту страшную тайну. Но как она изменилась со школьных лет, как расцвела, похорошела!

Давно забытое чувство мучительного смущения, всегда овладевавшее мною в присутствии Ирины, с годами, оказывается, не совсем еще выветрилось. Мне показалось вдруг, что и теперь я не наберусь смелости заговорить с нею. Да и нужно ли было возобновлять прежнее знакомство, тем более, что мы никогда не были особенно близки, а с ее братом расстались не в очень-то хороших отношениях.

Меня Ирина, видимо, не узнала. Просто забыла, вероятно, так как и раньше, как мне казалось, не обращала на меня никакого внимания. Кроме того, усы, наверное, значительно меняли мою наружность.

Я решил не беспокоить девушку своим вниманием, которое, кажется, ей не нравилось, и старался не смотреть на нее, но проклятые глаза не хотели считаться с этим решением и поминутно возвращались к ее милому лицу.