Не дрогнет рука.

У нас в Борске маловато кинотеатров и достать билеты, особенно на интересную картину, очень трудно, тем более для занятого человека. Поэтому мне редко приходилось бывать в кино. Галя же не пропускала ни одного фильма. Как-то у нас с ней зашел разговор о шумевшем тогда «Тарзане». Картина эта ей не понравилась, но она была в восторге от игравшей там обезьяны и уверяла, что нужно ее посмотреть. Галя даже предложила купить билеты. Я согласился. После обеда она передала мне два билета и сказала, что будет ждать дома в половине десятого, чтобы идти в кино вместе. Она хоть и видела этот фильм, но решила посмотреть его еще раз со мной.

Однако, как всегда в таких случаях, обязательно что-нибудь должно случиться. Едва я в девять часов взялся за шапку, как прибежала с плачем женщина, у которой только что начисто обокрали квартиру, пока она сидела у соседки. Нужно было произвести розыск по свежим следам. Я, конечно, помнил о билетах, но решил, что раз Галя уже видела эту картину, то ничего не потеряет, если не пойдет на нее второй раз, а моя уж, видно, такая судьба.

Утром я извинился перед Галей, и чтобы загладить свою вину, сам купил два билета на вторую серию того же злосчастного «Тарзана», причем, передавая их ей, сказал, что если неожиданно задержусь, то пусть она берет с собою мать и отправляется в кино без меня. Я рассчитывал уйти домой пораньше, но задержался с Нефедовым, заканчивавшим материалы к докладу, который он должен был делать в заводском клубе. А как только Нефедов ушел, позвонил из Каменска полковник Егоров, и мне пришлось с ним говорить минут двадцать. Несколько раз я многозначительно замолкал, ожидая, что полковник последует моему примеру, но на него это не действовало. Понятно, начальству не скажешь, что ты торопишься в кино с девушкой. Пришлось дослушать его до конца, а когда он положил трубку, было уже поздно идти за Галей. Я хоть и досадовал на новую неудачу, но был спокоен за Галю, предполагая, что она посмотрит картину в компании матери.

Встретившись со мной утром на кухне, Галя даже не взглянула в мою сторону и не ответила на приветствие.

- Неужели можно сердиться из-за таких пустяков? - спросил я. - Пойми, что я не виноват. Меня задержал полковник.

- Для тебя это пустяки, а для меня нет! - выкрикнула Галя. И сообразив, что сказала лишнее, растерялась и очень смутилась. Я тоже почувствовал себя неловко и не знал, куда девать глаза.

Чтобы как-то затушевать значение своих слов, Галя, торопясь и сердясь, начала объяснять, что даже совершенно посторонний человек, который дважды ее обманул, для нее уже больше не существует, а обман со стороны товарища по работе она расценивает не иначе, как умышленную обиду.

Я не терплю вздорных и напрасных обвинений и потому не стал с ней объясняться, а сказал только, что она вольна думать обо мне все, что захочет, и ушел к себе. С этого дня мы говорили только по делу и на «вы». Прекратились, конечно, и наши совместные завтраки, и с тех пор Марфа Никитична сама стала по утрам засовывать мне в карман шинели сверток с чем-нибудь съестным.

И нужно же было так случиться, что как раз в эти дни мне пришлось косвенным образом очень серьезно повлиять на Галину судьбу.

Дело в том, что райком партии по моим материалам решил заслушать доклад секретаря партийной организации и директора механического завода о работе с молодыми рабочими и о состоянии общежития. Положение в общежитии было скверное, материалы я представил убийственные, и обоим влетело, как говорится, по первое число. Записали им по выговору и предупредили, что если они не выправят положения, то к ним применят более суровые меры, а про комсорга завода секретарь райкома прямо сказал, что такому формалисту, сухому, безынициативному человеку нельзя доверять работу с молодежью. Он посоветовал секретарю райкома комсомола выдвинуть на этот боевой пост живого, энергичного товарища и спросил, имеется ли такой на примете.

Парень замялся, заявил, что подумает, посоветуется… Тогда секретарь обратился с тем же вопросом ко мне.