Не друзья

У мамы, помимо меня, трое детей. Ване восемнадцать вот-вот исполнится, и осенью он собирается в армию. Сережке — двенадцать, а младшей, Дарине, в апреле стукнуло девять. На её день рождения меня не приглашали. Я сама купила подарки и приехала вместе с Тимуром в гости, чтобы поздравить сестрёнку. Несмотря на негодование нового маминого мужа, Даринка сильно радовалась. Едва до потолка не прыгала.

Наверное, будь я чуть помладше, непременно бы ревновала, потому что на самом деле новость о том, что у мамы уже трое детишек, я восприняла непросто. Всё своё сознательное детство я ждала, что она вот-вот к нам вернётся. Папа изменится, станет терпимее, а мама простит и приедет. Станет заботиться обо мне и любить. Каждый свой день рождения я загадывала одно-единственное желание: чтобы у меня была полная семья. Я очень скучала по маме, хотя почти не помнила её, лишь по фотографиям понимала, что она красивая и добрая.

В Ясную Поляну ехать недалеко, примерно сто километров. О чём бы мама ни попросила, я всегда бросаю все свои дела и мчу к ней. Хочу быть нужной, особенно в такие моменты.

Одноэтажный дом с полуразрушенным деревянным забором, неухоженная территория, поросшая высокой травой, и скрипучая калитка с потрескавшейся краской.

Прохожу по вытоптанной дорожке, сжимая в обеих руках пакеты с покупками. Не устояла. Помимо лекарств, взяла продукты, игрушки, кое-какую одежду для мальчишек. Знаю, что они растут очень быстро и мать не успевает покупать им новые вещи. Она у меня трудится продавцом в местном магазине, получает небольшой процент от выручки.

— Светка! Привет! — выбегает мне навстречу Серёжа. Средний мамин сын.

— Привет! — улыбаюсь, глядя на него. — Ничего себе, как ты вымахал! Скоро и меня догонишь!

Он тут же подхватывает пакеты, помогает занести в дом. Хороший мальчишка и очень трудолюбивый. Это с Ванькой, старшим, у мамы много проблем. Когда бы я ни приехала и ни звонила, она всегда на него жалуется. Учиться не хочет, работать не хочет. Курит, пьёт. Трудно ей с ним. Надеется, что армия поможет сделать из Вани настоящего мужчину.

— Мама где? — спрашиваю у Серёжки, войдя в дом и начав разгружать пакеты.

— В магазин побежала. Сказала, что ты приедешь и надо хотя бы печенье к чаю купить.

— Боже, зачем?! Я привезла печенье! И торт, и эклеры, и шоколад.

Лицо Сережи сияет довольной улыбкой. Я протягиваю ему коробку любимых пирожных, и он тут же съедает три штуки.

— А вон и мама идёт! — сообщает Сережка, ткнув пальцем в окно.

Я выхожу на улицу, ускоряю шаг. Сердце учащённо колотится о рёбра и болезненно сжимается, когда мама поднимает взгляд пронзительных зелёных глаз и смотрит прямо на меня. Клянусь, в этот момент я вижу в её постаревшем, измученном тяжёлой жизнью лице частичку себя. Мы так похожи, боже… Нос, глаза, губы, фигура и даже родинка на левой щеке.

— Привет, Света, — выдержанно кивает она. — Привезла?

— Да, на кухне оставила.

Мои руки вытянуты по швам, от волнения спирает дыхание. В этот момент мне остро хочется её обнять и получить хотя бы каплю утешения. Правда, она ведь ещё не в курсе, что я развожусь. Думает, что у меня, как и раньше, всё хорошо. Но также я понимаю, что объятия — это лишнее, потому что мы почти чужие друг другу люди. Так бывает. Наши пути разошлись, когда мать сбежала от отца, сверкая пятками и понимая, что не сможет меня у него забрать. И я ни капли не виню её за это. За то, что в её новой жизни для меня совсем не осталось места.

Мама ставит чайник, суетится. Всплеснув руками, возмущается, что я так много всего привезла.

Я сажусь на потёртый угловой диван, складываю руки на коленях. Ремонт в доме делался лет двадцать назад. Все деньги, что я украдкой от мужа давала ей, мама вкладывала в детей. Себе ничего не покупала.

— Пойдём, с Дариной поздороваешься, — произносит мама. — Она обрадуется.

Сестра спит в комнате, свернувшись калачиком. Обессиленная после болезни и такая худенькая, что рёбра просвечивают. У неё жар не спадает вот уже второй час. Мама трогает губами горячий лоб, причитает, а после даёт лекарство, которое я привезла, в надежде, что младшенькой скоро станет легче.

— Поспи, моя хорошая, — ласково шепчет дочери. — Скоро вылечишься.

Сделав глубокий вдох, незаметно покидаю комнату. На глаза наворачиваются непрошеные слёзы. Я часто моргаю ресницами, укоряя себя за подобное поведение.

Тебе двадцать восемь, Света. Не восемь. Выросла, сама, возможно, скоро станешь матерью.

Но ничего поделать с собой не могу. Когда я болела и отец сидел у моей кровати, мне не хватало именно этого — заботы и материнского тепла. По большей части папа злился. За то, что ела мороженое и простудила горло, за то, что скакала по летним лужам и заработала насморк, за то, что при минусовой температуре отказывалась надевать шапку…

Вытерев слёзы, я возвращаюсь на кухню. Мама приходит чуть позже и рассказывает о том, что чертовски устала. Муж пьет не просыхая, работа скотская, Ваня два дня не ночевал дома…

Долго почаёвничать и поговорить у нас не получается. Она намекает, что скоро вернётся Толик, а он жуть как не любит гостей.