Не ее дочь

Я пряталась около ванной, стоя на четвереньках и пытаясь не хихикать, хотя это было непросто – уж больно веселой оказалась игра, а мама не позволяла веселиться, разве что в присутствии ее друзей. Я обожала их пятничные посиделки за картами, когда мне разрешали лечь спать попозже и я слушала разговоры взрослых, мельтеша у них в ногах. Только в эти вечера я чувствовала себя свободной, могла допоздна читать или смотреть телевизор, пока не начинали болеть глаза.

Они вшестером болтали заплетающимися от спиртного языками. По комнате расплывались белые облачка с густым запахом табака. Отец махал руками, отгоняя дым, словно пробирался сквозь паутину. У него была аллергия на сигареты, но он никогда не выгонял маму курить на улицу. Вместо этого он полночи кашлял и хрипел, а ей и в голову не приходило интересоваться причиной. Я немного послушала их разговор, в основном о взрослых проблемах, в которых не разбиралась.

А потом быстро скрылась и проползла в столовую, чувствуя себя младенцем. Колени прижимались к деревянному полу. Стало тише, поскольку игра приобрела серьезный оборот, слышно было только, как ложились на стол карты и щелкали покерные фишки. На отцовском проигрывателе напевала Билли Холидей. Мама любила джаз, виниловые пластинки, моду двадцатых годов, длинные мундштуки и в особенности Билли Холидей, ее восхитительный хрипловатый голос и трагическую судьбу.

А отцу нравилось все, что нравилось маме. Он рассказывал, что она прямо с ума сошла, увидев его проигрыватель. Немедленно накупила горы пластинок, и они всю ночь слушали старую музыку кантри, классический рок и настоящий блюз, попивая виски. Он говорил, что влюбился в нее именно тогда, увидев, в какой восторг ее приводят простые вещи. И этот восторг мог заполнить всю комнату, а то и весь мир – как ему казалось.

Я подобралась поближе, чтобы послушать нашу соседку Мэрилин, которая вечно шептала, словно рассказывает секрет.

– Ну… Дети вроде твоей дочери. Сама понимаешь.

– Дети вроде моей дочери? Это еще что значит, Мэрилин? – резко вскинулась моя мать.

Она отсчитала фишки для неуверенной ставки.

– Ох, умоляю, Элейн, ты прекрасно знаешь, о чем я. Ты не заморачиваешься с воспитанием. Она же просто следует за тобой как глупый щенок, в надежде на поощрение. Она хочет лишь, чтобы ты обратила на нее внимание, а ты никогда ее не замечаешь. Обращаешься с ней как с недоразумением. Как будто она не твоя дочь! Ты и понятия не имеешь, насколько тяжело это бывает. С моими мальчиками так тяжело…

Я снова села, пытаясь понять сказанное. Дети вроде меня? Что она имела в виду? Я ведь не хожу за матерью как щенок. Я даже ее не люблю, это видно каждому. Я навострила уши, ожидая, что отец встанет на мою защиту, но он смолчал. Все уже сменили тему. Минуту назад я собиралась прокрасться в комнату и испугать их, чтобы фишки рассыпались дождем, но теперь мне уже расхотелось.

Я встала, встряхнула затекшую левую ногу, на цыпочках пошла к себе в комнату и схватила с кровати своего игрушечного кролика Рокси. Я перебирала его мягкий мех, выдергивая шерстинки и скатывая их в пальцах как тесто. Мне хотелось вернуться и подслушать, но я боялась. Говорила ли обо мне мать? Неужели она позволила чужим людям говорить обо мне гадости?

Я скользнула под одеяло. Занавески не были задернуты, и я видела яркий серп луны на небе. Совсем узкий, но я различала улыбающегося лунного человека, пусть у него и осталось всего пол-лица. Казалось, весь мир улыбается, кроме меня. Только не сегодня. У меня не было причин улыбаться. Мать считала меня досадной помехой. Как и все остальные. Завтра я посмотрю слово «недоразумение» в словаре и спрошу папу, что оно значит и считает ли и он меня такой же.

Я крепче обняла кролика и приняла решение, что больше не стану ни о чем просить маму. Не буду повсюду следовать за ней и ждать ее внимания.

Я закрыла глаза, но от их смеха тряслись стены, и я долго не могла заснуть. Уже после полуночи я встала и заткнула полотенцем щель под дверью, чтобы не проникал сигаретный дым. Он вечно пропитывал волосы и одежду, так что хотелось помыться. Когда на улице уже начало светлеть, я наконец отключилась, гости разошлись, их машины проревели по дороге, и мои родители пошли спать.

* * *

В следующие несколько месяцев я изо всех сил старалась не беспокоить мать. Она уходила все чаще, я оставалась с отцом и совершенно против этого не возражала. В те вечера, когда мама уходила, мы играли в мяч, ходили за мороженым и готовили ужин. Она хотела стать актрисой и постоянно ходила на пробы, встречалась с агентами или другими актерами за выпивкой. Ей всегда хотелось попасть на телевидение. Она уверяла, что на Среднем Западе такого не случится, и постоянно твердила отцу, что нужно переехать в Лос-Анджелес.

У него была не самая высокая, но важная должность на местном сталелитейном предприятии, и он не мог просто бросить работу, пока у семьи нет других доходов. В Лос-Анджелесе не предлагали привычную для отца работу, и они постоянно ссорились из-за того, что он не найдет место в Калифорнии.