Не ее дочь

Я еще раз взглянула на Эмму, глаза у нее остекленели, а мать подгоняла девочку, толкая в спину – быстрее, шевелись быстрее. У стойки несколько человек повернулись к ним, явно обескураженные резким поведением женщины с заплаканной дочерью.

Я протянула бумажный билет – не люблю пользоваться телефоном в поездках, опасаясь технических сбоев, – и вывернула шею влево. Эмма стояла позади матери в ожидании посадки на борт большой стальной птицы, летящей бог знает куда. Домой? В отпуск? В школу-интернат? Я попыталась рассмотреть место назначения на табло с номером рейса, но так и не разобрала.

Я долго смотрела на нее, прежде чем повернуться к стойке. Когда я шагнула ближе ко входу в открытый рукав, температура изменилась. Я никак не могла выбросить из головы тот красный бант, глаза девочки, синяк на локте, громкий шлепок и злобное, покрытое коростой лицо ее матери.

Я не могла забыть Эмму.

Не могла.

во время

Дрожащими пальцами я с трудом открываю машину, распахиваю сначала заднюю дверь, а потом дверь водительского сиденья.

Эмма заглядывает внутрь, поднявшись на цыпочки, как балерина.

– А где же кресло?

Я запихиваю сумку в багажник и смотрю на девочку.

– Что-что?

– Детское кресло. Где оно?

Совершенно нормальный вопрос в далеких от нормальных обстоятельствах.

Я оглядываю пустое заднее сиденье.

– Вот дерьмо.

Ключи звякают, а Эмма вздыхает.

– Ты сказала «дерьмо», – шепчет она.

– Да. Я сказала «дерьмо». Я не хотела. Просто… Просто у меня нет детского кресла. – Я озираюсь, понимая, что время на исходе. Прислушиваюсь – не завывают ли полицейские сирены. – Как следует пристегнись, и мы что-нибудь придумаем, хорошо? – Она кивает, и я помогаю ей забраться в мой «Тахо», усаживая ее сзади так, чтобы видеть с водительского кресла. Я тоже сажусь, завожу машину и блокирую заднюю дверь. – Так. Думай, думай. Все будет хорошо.

– С кем ты говоришь?

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на Эмму, и в груди гудит надежда, словно небольшой пчелиный рой. Она здесь, в моей машине! У меня получилось! Я ее спасла! Я расслабляю челюсть, пока лицо не становится мягким, как шпаклевка, и каким-то образом изображаю неуклюжую улыбку.

– Просто я говорю сама с собой, как дурочка.

– А что будет хорошо?

– Все будет хорошо. Ты пристегнулась?

Она кивает. Я снимаю машину с тормоза и переключаю коробку передач. Прежде чем нажать на газ, забиваю в навигатор адрес дома. Лонгвью всего в часе езды от моей квартиры – пожалуй, слишком близко. Может, стоит отвезти ее в другое место? Включается навигатор, и я следую указаниям неестественного голоса. Мы едем молча, Эмма время от времени ерзает на сиденье.

– Ты не заболела, Эмма? Не простыла?

Она вытирает нос ладонью и качает головой. Нет.

– Просто надоело сидеть?

Она кивает, и обветренные губы складываются в слегка обеспокоенную гримаску.

– Пить хочешь?

Я выуживаю из сумки бутылку воды из отеля и передаю ее Эмме. Она откручивает крышку и пьет. Потрескивает пластик – это Эмма выпивает последние капли и выдавливает из бутылки воздух.

Мы едем дальше, радио играет на минимальной громкости, чтобы было слышно навигатор. А когда приходит осознание, что я натворила, руки на руле начинают дрожать. Меня могут арестовать. Я могу оказаться в тюрьме до конца дней. Какого хрена я это учудила? Я стряхиваю с себя беспокойство и фокусируюсь на ближайших задачах: благополучно добраться домой, привезти ее.

Час растягивается – мы попадаем в пробку на окраине города. Я живу на севере Портленда. Оттуда легко добраться до центра на работу, но сейчас я бы предпочла жить в отдельном доме за большим забором и густыми деревьями.

Я жду, когда Эмма заговорит, но она помалкивает, поглощая взглядом окрестности. Ладони лежат на коленях и мнут платье, словно кухонное полотенце. Мы подъезжаем к моему дому на склоне, и я паркуюсь на улице. Расстегиваю ремень и оглядываюсь на нее.

– Ты живешь здесь?

Я откашливаюсь.

– Да, здесь. Я решила, что мы можем немного перекусить и отдохнуть. Хорошо?

– А игрушки у тебя есть?

– А знаешь, вообще-то есть. Даже кое-что получше. Хочешь посмотреть?

Я мысленно благодарю всех богов за коробки с рабочими материалами в хозяйственном шкафчике. Эмма отстегивает ремень, открывает дверь и чуть ли не вываливается на тротуар.

Я протягиваю ей руку, и она хватается за нее теплыми и липкими пальцами. Мы идем к двери. Я вожусь с ключами и нащупываю кнопку на брелоке. Дверь открывается, мы входим и едем на лифте до пятого этажа. Я поскорее открываю дверь квартиры, внезапно пожалев о том, что у меня нет ни собаки, ни кошки, и Эмму нечем занять. Я бросаю сумку, выпускаю руку Эммы и запираю дверь на задвижку.

– Вот.

Она поворачивается ко мне.

– Что?

– Да так, ничего. Просто вот. Мы пришли. – Звучит глупо, но мне нужно сохранять спокойствие и успокоить ее. Я смотрю на Эмму. На скуле виден отпечаток материнской руки, и кажется, будто он пульсирует. – Щека болит?

Эмма прикасается к наливающемуся синяку.

– Угу.

Покопавшись в холодильнике, я извлекаю пакет с мороженым горошком.

– Есть хочешь?

Эмма переминается с ноги на ногу в коридоре.

– У тебя есть макароны с сыром?