Не гаси свет

Стакан с соком разбился о кафельный пол, осколки разлетелись в разные стороны, мадемуазель Штайнмайер вздрогнула и едва не свалилась со стула.

Маленькая, сверкающая, как бриллиант, заноза впилась ей в указательный палец. «Нет, только не это!» Кровь капала на пол, смешиваясь с лужицей сока, как гренадин в бокале с коктейлем. Сердце в груди затрепыхалось согнанной с гнезда птицей, рот мгновенно пересох, на лбу выступила испарина… Дыши… Она не переносила вида крови… Дыши… Берковиц научил ее методу абдоминального дыхания.[12] Кристина закрыла глаза, втянула диафрагму, распрямила грудь и медленно выдохнула, после чего оторвала кусок бумажного полотенца и не глядя замотала порез. Потом взяла губку, подтерла пол и только после этого рискнула посмотреть на раненый палец.

И сразу об этом пожалела.

На неаккуратной повязке проступила кровь. Женщина нервно сглотнула. «Скажи спасибо, что работаешь на радио, а не на телевидении…»

Часы на стене.

8.03. Шевелись!

Штайнмайер прошла в ванную и разделась. Плафон на потолке противно мигал, предупреждая, что лампочка вот-вот перегорит. Самый короткий миг темноты уподоблялся порезу бритвой, причиняя физическое страдание. «Фобии, фобии, фобии… — дразнящим тоном пропел внутренний голос. — Ты боишься не только крови, но и ночи, и темноты, иголок, уколов, боли… Кенофобия, никтофобия, альгофобия… У каждой свое красивенькое названьице. Но больше всего ты страшишься безумия. Боишься, что “букет” фобий сведет тебя с ума. Психофобия, вот как это называется. Страх перед психическими заболеваниями…» Ей удалось укротить свои страхи, загнать их в разумные рамки с помощью антидепрессантов и разнообразных терапий, но совсем они не исчезли. Затаились в дальнем уголке мозга, готовые при первой же возможности вылезти из этого укрытия. Кристина сжала зубы и посмотрелась в зеркало, дававшее немного искаженное изображение. Нуте-с, что мы имеем? Тридцатилетняя женщина, шатенка, выбеленная прядь зачесана набок, над ушами волосы пострижены очень коротко. Зеленые глаза. Черты лица красивые, вот только выражение жестковато. Крошечные, едва заметные морщины в уголках глаз. А вот фигура как у двадцатилетней — узкие бедра, маленькая грудь… Она вспомнила актрису, сыгравшую главную роль в одном шведском фильме. Лицо у нее было как печеное яблоко, а тело — молодое и упругое, с красивыми изгибами и округлостями.

Кристина встала под душ, горячие струи сняли напряжение, и она в который уже раз вернулась мыслями к письму и написавшей его женщине. Где эта несчастная сейчас? Чем занята? Дурное предчувствие и страх за незнакомку терзали внутренности Кристины, как поселившаяся под полом крыса.

Десять минут спустя она приласкала на прощание Игги и вылетела за порог, даже не высушив волосы.

— Добрый день, Кристина… — Это была Мишель, ее соседка по лестничной клетке.

Мадемуазель Штайнмайер повернулась к невзрачной, щуплой — пятьдесят кило, не больше! — женщине с тусклыми и слишком длинными для ее возраста волосами. Мишель была на пенсии. По манере держаться и говорить и по тому, как соседка смотрела на мир, Кристина предполагала, что раньше она была чиновницей Министерства образования. Выйдя на пенсию, Мишель стала активисткой нескольких ассоциаций по защите прав нелегальных иммигрантов и участвовала во всех демонстрациях протеста против «недостаточно левой» политики мэрии. Кристина не сомневалась, что пожилой соседке и другим «активисткам» не нравятся ее передачи: она приглашала к себе и профсоюзных деятелей, и капитанов индустрии, и сотрудников мэрии, и местных правых. Серьезные темы в эфире действительно обсуждались все реже.

— О чем собираетесь говорить сегодня? — хорошо поставленным голосом поинтересовалась строгая старая дама.

— О Рождестве, — ответила ей радиожурналистка. — И об одиночестве. Об одиноких людях, которые ненавидят праздники. Кстати, счастливого вам Рождества, Мишель.

Кристина тут же пожалела об этой попытке самооправдания. Соседка наградила ее неприветливым взглядом:

— Вам бы следовало провести репортаж из сквота на улице Профессёр-Жамм. Сходите туда и узнаете, как проводят Рождество семьи, не имеющие ни крыши над головой, ни будущего в нашей стране.

«Да пошла ты…» У этой пигмейки рот, как куриная гузка, но говорит она много лишнего!

— Обещаю, что обязательно приглашу вас на передачу и вы сможете высказаться, — бросила Штайнмайер и побежала вниз по лестнице, сочтя за лучшее не ждать лифта.