Не гаси свет

Кристина увидела огромную, во всю стену, фотографию Земли, сделанную из космоса. Снимок был фантастически четким, несмотря на размеры. При взгляде на него возникало ощущение, что ты сам паришь в ночном небе и смотришь на континенты и острова, ледники и города, пустыни, циклоны и тайфуны. У стены с фотографией стояли белый диван и низкий столик с книгами. Журналистка сразу заметила, что все они были посвящены одной и той же теме. Она подумала о Лео и внезапно все поняла. Мила Болсански. Ну конечно: женщина-космонавт… Она видела ее по телевизору несколько лет назад. Вторая француженка в космосе. Если память ей не изменяет, на орбите тогда что-то произошло и миссия была прервана… Лео участвовал в той экспедиции, но никогда об этом не рассказывал. Они встречались два раза в неделю и говорили о множестве вещей. Но не о происшествии на МКС. Неужели мальчик — его сын? Это уж слишком…

— Слышишь музыку? — спросила Мила. — Опера «Гибель богов». В финале бывшая валькирия Брунгильда, сидя верхом на лошади, бросается в погребальный костер Зигфрида. Я всегда любила оперу… Многие из них посвящены теме самоубийства. Но ты, Кристина, слишком любишь жизнь, это твой главный недостаток.

Штайнмайер обвела взглядом комнату. Черное лаковое пианино, на крышке — партитуры и фотографии в рамках. В глубине, перед балконной дверью, беломраморный камин. Пустой, без дров. Над трубой клубится туман…

— Опера — это первозданные эмоции. Когда страсть, печаль, страдание и безумие достигают такого накала, что словами их не выразить, в дело вступает пение. Это выше человеческого понимания, выше логики: этого не описать словами.

Музыка звучала торжествующе громко, разносясь по всему дому. Кристина подумала о маленьком мальчике — стены толстые, но он тоже ее слышит. Игрушки Тома — фигурки-трансформеры, красная пожарная машинка, баскетбольный мяч — остались лежать на ковре: хозяйке дома было не до уборки…

— Знаешь, как написать хорошее либретто? — продолжала Болсански. — Очень просто: действие должно развиваться быстро, а ударные моменты — множиться до самой развязки. Трагической, само собой разумеется… Ключевой момент — это ария da capo в трех частях, причем третья повторяет первую. Но музыка не должна быть помехой драматизму действия, так что главное — чувство меры.

Сопрано взяла высокую ноту.

— Вот, слышишь? — сказала хозяйка.

— Что именно? — спросила Кристина, не давая вывести себя из равновесия. — Это нелепое воркование? По-моему, она перебарщивает, тебе так не кажется?

По лицу Милы промелькнула тень сомнения.

«Ну что, съела? — мысленно фыркнула Штайнмайер. — Ты думала, что сломала меня, уничтожила и можешь праздновать победу. Жаль тебя расстраивать, но в этот раз у тебя не вышло. Твой план не сработал. С Селией получилось куда “забавней”… Особенно ее самоубийство в финале. Совсем как в одной из чертовых опер, которые ты так любишь…»

Болсански повернулась к Маркусу.

— Ты достал то, что я велела?

Он кивнул, сунул руку в перчатке в карман куртки, достал маленькую ампулу и посмотрел на Кристину пустым взглядом из-под длинных светлых ресниц.

Брюнетка протянула руку к графину с водой и налила полстакана. «Не показывай, что боишься», — приказала себе журналистка. Мила вылила содержимое ампулы в воду и помешала, а потом вынула ложечку.

— Пей, — приказала она.

— Снова хочешь споить меня? — огрызнулась Штайнмайер. — Повторяешься…

— Пей!

— Слушайте, я… — начала было Кристина, но затем, не договорив, взяла дрогнувшей рукой стакан.

— ПЕЙ, — угрожающим тоном произнес Маркус и наставил на нее пистолет. — Не тяни. У тебя три секунды… две… одна…

Женщина поднесла стакан к губам — вкус воды в нем напоминал витамины, которые в детстве мать покупала для нее в аптеке, — и выпила залпом.

— Значит, с Селией поработали вы? — спросила она после этого.

Взгляд Милы стал ледяным.

— Она считала, что имеет право на Лео, цеплялась за него. А он собирался бросить ради нее жену. Это была самооборона: Лео принадлежит мне, он отец моего ребенка.

— Но ведь он женат…

— Ты называешь это браком? Я бы сказала иначе — балаган. Кстати, они разводятся, ты не знала? — Хозяйка дома пожала плечами. — Рано или поздно он ко мне вернется. Когда поймет наконец, что осталась только я. Идиотка Селия стояла у нас на пути — как и ты… Я превратила ее жизнь в ад. Все вокруг начали считать ее сумасшедшей, она исхудала, подурнела, потускнела, перестала быть забавной умницей… и у нашего дорогого Лео открылись глаза… Приходится признать, что с состраданием у него слабовато… — Пауза. — Он ее бросил, а она этого не вынесла. Финал тебе известен…

Кристина кивнула.